Andrew - o 8b191ad8675a2039

Молча пройдя мимо Матвея и монахинь, он распахнул дверь на крыльцо. Дворовые люди

стояли темной толпой в неверном свете февральского утра.

- Преставилась боярыня Аграфена – сухим голосом сказал Федор. «Плачьте по ней».

И пошел через двор, как был, в рубашке и без шапки, на жестоком морозе, и слуги

расступались перед ним, ибо страшно было лицо Федора Вельяминова – твердое,

закаменевшее, суровое.

Часть первая

Москва, 1549 год.

Царь Иван Васильевич присутствовал на патриаршем богослужении в Успенском соборе. По

случаю святой Пасхи в церковь были приглашены не только ближние бояре, но и

приехавшие из своих подмосковных вотчин представители захудалых родов.

Весна выдалась холодной, за неделю до Пасхи еще шел снег. В народе шептались, что это в

наказание за теплую зиму, когда при первом Казанском походе царя под лед Волги ушла

осадная артиллерия и часть войска.

Проведя под стенами Казани неделю, и, так и не решившись на штурм, русское войско

отступило, и царь вернулся в Москву в дурном настроении. Однако в марте по пьяной

неосторожности погиб в своем дворце ненавистник Руси хан Сафа-Гирей, и Иван, втайне от

преемника хана, стал собирать войско и готовить новый поход.

Федор Вельяминов, чуть не погибший в декабре на тонком льду Волги, когда он, с другими

воеводами, пытался спасти хотя бы немногое от войска, и потом с этими остатками,

бесцельно стоявший под стенами Казани, находился совсем рядом с царем. Несмотря на

невзгоды похода за год, что умерла Аграфена, Федор даже как-то помолодел, распрямил

плечи и стал чаще улыбаться.

Под тягучее пение патриаршего хора он нашел глазами Матвея. Пятнадцатилетний его сын

стоял прямо, закрыв глаза, и на его прелестных, сильно вырезанных губах играла тонкая

улыбка. Матвей был совсем Головин, в материнскую породу, и ничего в нем было от

большого, сильно сложенного Федора.

Маленького роста, тонкий, с пышными, нарочито длинными золотистыми волосами, и

прекрасными карими глазами матери, Матвей гарцевал по улицам Москвы на своем

роскошном вороном жеребце, и проводил почти все время с компанией своих сверстников в

охотничьих забавах и праздности.

Царь Иван его любил и привечал – Матвей, всего на четыре года младше царя, напоминал

тому о юности и беззаботности. Даже сейчас, во время Казанского похода, после трагедии у

переправы, царь запретил Матвею оставаться с войском, но вместо этого взял его с собой в

Нижний Новгород, где Иван Васильевич дожидался исхода казанских событий.

Федору не очень нравилась эта дружба – многое болтали на Москве о странных и страшных

забавах царя, о том, что происходит за мощными белокаменными стенами Кремля, о том,

чьи изувеченные трупы находят время от времени в переулках Москвы. Однако поделать он

ничего не мог – невозможно было приказать Матвею не являться во дворец, и еще более

немыслимо – не проводить время с царем.

Одна надежда была на то, что царица Анастасия Романовна, выбранная Иваном из тысячи

пятисот боярских дочерей, и повенчанная с ним два года назад, сможет обуздать буйный

нрав царя.

Она сидела сейчас на троне рядом с крепким, крупным Иваном – маленького роста,

темноволосая, кареглазая, похожая на диковинную куклу в своих блистающих золотом и

драгоценными камнями одеждах. Пока что у молодой четы родилась только одна дочь,

умершая в младенчестве, но ходили слухи, что молодая царица опять понесла.

За троном царицы краем глаза Федор заметил какое-то шевеление и невольно обратил

внимание на тех, кого он обычно пропускал мимо глаз – ближних боярынь царицы. Полная

Аксакова, низенькая разбитная Бутурлина, прелестное лицо его двоюродной сестры

Прасковьи Воронцовой, и какая-то новенькая – тонкая, высокая, белокожая, стоит, опустив

голову, и видно только ее сцепленные замком красивые пальцы, унизанные перстнями.

Как будто почувствовав что-то, женщина подняла голову и в тот же момент певчие грянули

«Аллилуйя» - служба закончилась, и царь с царицею покидали собор. Боярыни сгрудились

позади Анастасии, и Федор лишь увидел, как прямо и открыто посмотрела на него эта

неизвестная женщина – у нее были серо-зеленые, как вода в осенней реке Москве, глаза, и

золотистые длинные ресницы.

У выхода из собора он нагнал мужа Прасковьи Воронцовой стольника Михаила.

- Михайло Степанович, - положил ему руку Федор на плечо, - ну-ка погоди!»