Andrew - o c24ec28d571a6d65

помнишь, должно быть, а сейчас – уголья одни остались, и никому их не разжечь более.

Даже тебе», - Марфа поцеловала его в лоб.

-Ну, как знаешь, - он помолчал, - однако ж если надо тебе что – так я для тебя и семьи твоей

все сделаю, Марфа, что в силах моих.

Женщина подняла его руку и прижалась к ней мягкой, гладкой щекой. «Тако же и я атаман,

тако же и я», - шепнула она.

Поднявшись, все еще держа на руках Петеньку, Марфа посмотрела, как Ермак садится на

вороного жеребца и медленно проговорила: «Не могла я иначе, грех это – человека-то

обманывать».

-Молодец, - Кольцо потрепал дьяка по плечу. «Теперь перепиши начисто, и скажи мне –

найдется у тебя оголец какой сию грамотцу передать? В тайности, понятное дело».

-За золото – чего ж не найтись? – ухмыльнулся дьяк.

-Водку пьете? – раздался сзади голос Ермака. Кольцо мигнул дьяку и тот исчез – мгновенно,

будто и не было его.

-Налей мне, - велел атаман, садясь.

Ермак выпил, не закусывая, и тут же потянулся за бутылкой. «Скажи-ка мне, Иван Иванович,

- жестко усмехнулся Ермак, - ты блядей на Москве пробовал уже?»

-Да когда? – удивился Кольцо. «То с дружиной, то с царем, то по острогам народ собираю».

-Ну, пойдем тогда, попробуем, - Ермак выпил второй стакан и оценивающе посмотрел на

водку. «Только, пожалуй, сначала еще закажем».

-Случилось что? – озабоченно спросил Кольцо, махнув рукой целовальнику.

-А? – переспросил Ермак. «Нет, ничего не случилось. Весел я сегодня, Иван, вот и все».

Карие глаза Ермака чуть увлажнились, он разлил принесенную водку и повторил: «Весело

мне, атаман, как никогда в жизни еще не было».

Федосья быстро, оглядываясь по сторонам, взбежала в свою горницу и закрыла дверь на

засов. Сердце колотилось так, что, казалось девушке, звук этот слышен всем вокруг.

Грамотца была спрятана в шелковом рукаве летника, и жгла Федосье запястье - огнем.

Она прислонилась к двери и внимательно прочитала записку. «А почерк красивый, - вдруг

подумала она. Девушка зажала грамотцу в руке и прижала ладони к пылающим щекам, вдруг

вспомнив те стихи, что она читала еще маленькой девочкой.

«Твои глаза, - как сияние луны, - прошептала она, вдруг поняв, что еще никто и никогда не

посылал ей таких писем. «Матушке, как она молода была, сэр Филип сонеты посвящал, -

вспомнила Федосья. «И картины с нее рисовали».

«А мне сэр Стивен никогда такого не пишет, - горько подумала она и тут же одернула себя:

«Да как ты смеешь! Разве ж, на войне будучи, есть время ему до тебя? Вот повенчаемся,

будем жить вместе, он мне все это и скажет. Наверное, - подумала Федосья, и вздохнула.

-Федосья! – постучала в дверь младшая сестра. «Там рыбу привезли, принять надо, пойдем»

Девушка оглянулась и сунула грамотцу в шкатулку – промеж писем жениха. «А если матушка

увидит? – спросила она себя, спускаясь во двор. «Да как? Ежели меня нет, так она и в

горницы мои не заходит, она всегда говорит, что невместно сие. И стучится, коли дверь,

закрыта.

Может, показать ей грамотцу? Да зачем, кормит она, еще, не приведи Господь, волноваться

зачнет, с молоком что случится. Нет, просто встречусь с ним, как я и отписала, скажу ему,

что сговорена я, да и все. Хороший человек, нельзя ж его просто так отталкивать, слова не

посылая в ответ».

-Федосья! – Лиза дернула ее за рукав. «Ты чего в небо уставилась – на нем рыбы-то нет, она

тут вся». Девчонка развернула бумагу и, приготовив перо, важно кивнула возчикам: «Ну,

показывайте».

Кольцо развернул принесенный огольцом ответ боярышни и хмыкнул: «Хорошо, что читать-

то я умею, как раз сие сейчас и пригодится. А то невместно было бы кого еще в это дело

вмешивать».

Он прочел записку и задумался, потирая темную бороду: «В подмосковной ихней, значит. Ну

что ж, оно и удобней, конечно. Тут где с боярышней встречаться? На улицу ее одну не

выпускают, даже в церковь, небось, и то с матерью ходит, а забор у них на усадьбе – в три

роста человеческих, и вона – как мы заехали, так кобели меделянские с цепей рвались, нас

облаивая. И охрана вся с ручницами и саблями. Не хочется-то головы лишаться, боярышни

не попробовав. Ну, вот и попробую. А потом уже никуда не денется – надо будет венцом это

дело покрыть. Правильно сказал государь – Ермак Тимофеевич не вечный. Будет моим

сибирское воеводство, будет. А потом и в бояре можно будет выйти, царь своими милостями

не оставит».

Он вытянулся на лавке, закинув руки за голову, и посмотрел на бревенчатый потолок