Andrew - o c24ec28d571a6d65

показать – и с одной башней, и с двумя?

-Смогу, конечно, - рассмеялся Федор. «Ежели башни обычные, как все, что мы строим, так я

их с закрытыми глазами черчу. Мост тоже дело нехитрое».

-Ну и славно, - зодчий потрепал его по голове. «А мы пока на тот конец стены рабочих

отсюда перекинем, чтобы не простаивали. Ты мне вот еще что скажи – ты ж говорил, что у

тебя Витрувия книги есть?».

-Есть, конечно, - мальчик улыбнулся. «Мне матушка их давно купила».

-Мне один чертеж оттуда нужен, как бы вот его заполучить? – спросил Федор Савельевич.

«Может, у тебя дома-то можно копию снять?».

-Да я бы сюда принес, - удивился Федор.

-Сюда как раз не след, книга дорогая, хорошая, не дай Бог, что случится, - озабоченно сказал

зодчий.

-Давайте тогда, на обед к нам приходите, - улыбнулся мальчик. «Заодно и с матушкой моей

познакомитесь, а то вы ж только мельком виделись. Сестры мои в подмосковной сейчас,

мешать не будут нам».

-Мельком, - твердое, решительное лицо Федора Савельевича вдруг дрогнуло улыбкой. «Это

точно, Федор Петрович, мельком. Ну, ничего, сие дело поправимое, - сказал он. «Ты с

жердями-то разобрался?»

-Ага, - кивнул Федор. «На сотню копеек хотел нас нагреть».

-А я тебе говорил, - наставительно заметил Федор Савельевич, - на Москве строишь – по

десяти раз проверять все надо. Тут народ такой – вороватый сверх меры, особливо, когда

деньги не свои, а казенные».

Он вдруг прервался и, взглянув на серебристую ленту Яузы, ворчливо сказал: «Чертежи-то,

кои я тебе сделать велел – ты дома их приготовь, небось, по матушке соскучился-то? Да и

поешь там хоть вволю».

-Спасибо, - усмехнулся Федор, положив большую, не детскую руку на грубое дерево лесов.

-Вот так крутишься – с жердями, с речушками, с ворами всякими, с дураками из Каменного

приказа, - тихо сказал Конь. «А потом, как леса снимаешь, назад отходишь, и думаешь –

Господи Всемогущий, ну неужто это я построил? Ведь не было ничего тут, а потом я пришел,

и придумал, - как оно будет. И стало так».

-Да, - тихо проговорил мальчик, и еще раз повторил: «Спасибо вам, Федор Савельевич».

Федосья остановилась у порога старого, покосившегося сеновала и тихо позвала: «Иван

Иванович!».

-Федосья Петровна, - он стоял, прислонившись к стене, и в свете заката его глаза казались

совсем темными - будто густая синева вечернего неба. «Я цветов вам принес», - просто

сказал атаман и протянул ей огромный - будто сноп, - сладко пахнущий ворох.

-Спасибо, - Федосья зарделась и опустила глаза. «Я пришла сказать, - она вздохнула и

помолчала, - спасибо вам за грамотцу, что прислали вы, но сговорена я уже, венчаюсь

осенью».

-Вот оно как, значит, - горько проговорил Кольцо. «Ну, счастья вам, Федосья Петровна». Он

опустил голову, и Феодосия с ужасом увидела, как заблестели его глаза.

-Иван Иванович! – быстро сказала девушка. «Ну, пожалуйста! Правда, вы еще встретите

хорошую девицу, полюбите ее…».

«Ты давай, - приказал себе Кольцо, - если ее попросить, как следует, она сразу на спину

уляжется. Бабы - они такие, кого им жалко, тем и дают».

-Кого ж я встречу, Федосья Петровна, - глухо, не глядя на нее, сказал Кольцо. «Мы скоро в

Сибирь обратно - а там, кроме, стрел да сабель, встречать некого. Вот и получится, что

погибну я, а любви-то и не изведаю».

Атаман взглянул в ее мерцающие, раскосые глаза, и вдруг вспомнил остяцкую девчонку, что

держал при себе прошлой зимой. У той тоже были такие очи - ровно как у кошки, вздернутые

к вискам, только темные.

Как пришла им пора возвращаться в Кашлык, он утопил девку в проруби - путь на юг был

долгим, а Ермак Тимофеевич запрещал держать баб в стане. Девка умерла быстро – тем

более, что он пару раз ударил ее саблей по голове, - только вот ее взгляд, - черный, как

дымящаяся на морозе вода реки, - Кольцо иногда видел во снах.

Он встряхнул головой и твердо сказал: «Ну что ж, так тому и быть. Значит, судьба у меня

такая. Прощайте, Федосья Петровна, не поминайте лихом, а я, как любил вас, так и любить

буду, до смертного часа моего».

Он, было, повернулся уходить, но краем глаза заметил, как часто и взволнованно дышит

боярышня.

«Хорошо, - спокойно сказал себе Кольцо, - а теперь надо осторожно, чтобы не спугнуть».

-Иван Иванович, - жалобно сказала Федосья, - разве то моя вина…, Если б я не сговорена

была. Я ведь тоже своего нареченного люблю.

-Ну что ж, - тихо ответил атаман, - значит, повезло ему – не сказать как. Коли вы бы меня