Andrew - o c24ec28d571a6d65

-А ежели с дитем что будет? – вздохнула Федосья. «Там же и лекарей нет».

-Так для сего я тебе вон, сколько трав положила, - показала мать на холщовые мешочки, что

виднелись на дне сундука. «И тетрадь, в коей все записала. И не забудь, - мать посчитала на

пальцах, - в феврале рожать тебе, как откормишь, - следующей зимой, - сразу начинай

настой пить. Травы, что за Большим Камнем растут, для настоя оного, - тоже в той тетради

отмечены.

-А Кольцо? – испуганно спросила Федосья. «Вдруг спросит – почему я неплодна».

-А ты глазками сделай – хлоп-хлоп, - мать показала как, и девушка робко рассмеялась, - и

скажи: «Да уж не знаю, Ваня, на то Божия воля, видно». Детей, Федосья, надо рожать, как

тебе самой хочется – вона, мать дяди Матвея покойного, первая жена батюшки моего –

надорвалась родами, и померла, а ведь еще нестарая баба была.

-Конечно, если мужик достойный, - как отчим твой, упокой Господи, душу его, - вздохнула

Марфа, - так он поймет, а твой…, Не знаю, Федосья, не нравится он мне. Наплачешься с ним

еще.

Девушка вздохнула и потерлась, - как в детстве, - носом о щеку матери.

-Что красивый он, - то я не спорю, - кисло сказала боярыня, - да и, наверное, понятно с чем,

там тоже все хорошо.

Федосья зарделась. «Да уж вижу, - усмехнулась мать, - ну, ничего, сегодня ночью уж в

брачную постель ляжешь».

-Да уж лежала я в ней, - вдруг, горько, сказала Федосья. «Сейчас так, - она не договорила и

махнула рукой.

Мать вдруг рассмеялась и подтолкнула девушку. «А ты что губы кривишь? Разницы-то нет

никакой, коли уже сладко тебе с мужиком, так от брачных венцов еще слаще не становится.

-Теперь слушай, дочка – коли с Иваном твоим что случится…, На то и война, - жестко

сказала мать, видя, что Федосья открыла рот. «Так вот, ты там не сиди, в Сибири-то – Ермак

Тимофеевич сразу тебя на Москву привезет, обещался он. Даже если меня здесь не будет

уже – придешь на Английский Двор, денег я им оставлю – они тебя в Лондон отправят. Хоша

и трое детей у тебя на руках будет – все равно езжай домой, под крыло материнское».

Федосья вдруг расплакалась. «Матушка, вы простите меня, что так получилось…».

-Да это ты меня прости, - мать обняла ее, - то я виновата.

Женщины помолчали и Марфа, потянув с шеи крест покойного мужа, сказала: «На. То

отчима твоего, мы с ним, как детьми еще были, поменялись. Ты его храни».

Федосья поднесла к губам сверкающий алмазами золотой крестик и сказала тихо: «Буду,

матушка. И коли мальчик у меня народится – Петром назову. А коли девочка – то Марфой».

-Я вроде жива еще, - сварливо сказала мать, но спорить – не стала.

-Сорочки, - после недолгого молчания сказала боярыня, - я тебе хорошие положила, все ж не

нищенка ты.

Она соскочила с сундука и сказала: «Ну, давай закрывать. Обоз ваш уже скоро приедет, все

ж завтра и отправляетесь уже».

-Жив отец-то мой? – вдруг спросила Федосья, глядя прямо на Марфу.

-Да кто ж его знает, - вздохнула боярыня, - коли найдешь его, так хорошо. Остяк он был, они

к востоку от Большого Камня кочуют. Хороший был мужик, как отчим твой, сейчас и не

сыщешь таких людей».

-А как он меня узнает-то, ежели и повстречаемся мы? - грустно спросила Федосья.

-Рукав закатай, - велела мать. «Вон, - она указала на синее пятнышко, на смуглом

предплечье девушки, - так и узнает».

-То ведь родинка, - удивилась дочь.

-Нет, - улыбнулась Марфа, - не родинка, милая моя. Ну, давай, садись, расчесывать тебя

буду и косы заплетать. И пряник возьми – вона, с утра Иван твой ларцы прислал, как и

положено. Может, хоша со сладкого рвать тебя не будет.

Федосья поднялась в горницу к сестрам, и, постучав, спросила: «Готовы?».

Лиза открыла дверь, и, с порога, поправляя венец из голубого шелка, спросила: «Федосья, а

ты Ивана Ивановича любишь?»

-Люблю, - усмехнулась девушка и сказала: «Ну, давайте быстро, все уже в церкви

собрались, не след им ждать-то».

Выйдя с девчонками на улицу, Федосья обернулась на мать. Та стояла, стройная,

маленькая, в черном плате, и лицо ее было странным – то ли улыбалась Марфа, то ли

плакала.

-Ну, идите, - вздохнула боярыня, - я за вами. «Федор! - обернувшись, крикнула она, - давай,

поторапливайся!»

Мальчик задрал голову, и, посмотрев в жаркое, белесое летнее небо, небрежно сказал:

«Теперь мне в Лондон и смысла нет ехать, матушка».

Марфа помолчала и спросила: «Хорошо подумал ты?»

-Хорошо, - ответил сын. «Языки я и так знаю, математике меня, - он усмехнулся, - сам