Andrew - o c24ec28d571a6d65

-Второй месяц, как крови не идут, - Федосья умылась и тут же разрыдалась – горько.

-Сопли, подотри, - резко сказала Марфа, - у тебя дитя в чреве, ты теперь взрослая баба,

хоша тебе и шестнадцать лет. С июня, значит. То-то ты тогда в подмосковную запросилась –

я думала, пущай себе девка погуляет-то на воле. Погуляла да и нагуляла. Отец кто, знаешь?

-Знаю, - Федосья вдруг, заалев, вскинула голову. «Он венчаться готов».

-Ну-ну, - Марфа прошлась по горнице и села в кресло. «Ну, значит, повенчаетесь».

-Я не хочу, - дочь опять заплакала. «Я думала, может, травы, какие…»

-Сие есть грех великий, - коротко отрезала Марфа. «Я так понимаю, что не насильничали

тебя, доброй волей ты под мужика-то легла?».

Федосья только кивнула, низко опустив голову.

-Ну, так знала ты, милая, что от сего бывает, сама ж помнишь, я тебе все рассказала, как

крови пошли», - жестко проговорила мать.

-Коли ты без разума была, али супротив твоей воли взяли тебя - то дело одно, а так – сама

постелила постель, сама в ней и спи. И травить плод твой я не буду. Более того, Федосья, ты

у меня сейчас до венчания отсюда и шагу не сделаешь – следить за тобой я буду неустанно.

Хотя, конечно, - мать потерла виски, - ранее это было делать надо. Да вот не уследила, то,

моя вина.

-Дак, может, сэр Стивен, - робко начала Федосья.

Мать горько рассмеялась. «Ты жениха-то не знаешь своего, а я – знаю. Он тебя на улицу в

одной рубашке выбросит, дорогая, и я тебе не помогу – я тут буду. И Федор не поможет – он

ребенок еще, хоша и не глядит таким, конечно».

-Может, и не узнает он, сэр Стивен-то, - вздохнула девушка.

-Да, не узнает, конечно, - ехидно ответила Марфа. «Он первый год на свете живет, и

невинную девицу от брюхатой бабы не отличит. Нет уж, дорогая, венчайся со своим, рожай

сие дите, а что дальше будет – о том Господь ведает. Кто отец-то, от кого сватов ждать?».

-Вот, - Федосья порылась в шкатулке и протянула матери грамотцу.

-И почему ты мне сие не показала, как получила оное? – резко спросила мать, прочитав. «Я

бы тебя тут заперла, и в Новые Холмогоры лично отвезла, и на корабль бы посадила.

Впрочем, как я посмотрю, - ядовито добавила она, - крепко ж ты своего жениха любила, коли

перед первой швалью, что тебе на дороге встретилась, ноги раздвинула. Тако же и на

корабле могло бы случиться, - Марфа усмехнулась.

-Я с ним хотела повстречаться, только лишь, чтобы сказать ему, что сговорена! – заплакав,

проговорила Федосья.

-И сказала, - Марфа посмотрела на еще плоский живот дочери. «Сколько раз-то сказала,

прежде чем на спину лечь – один, али два?».

Федосья молчала. «Грамотцу посылай ему, пусть сватов шлет», - устало заключила мать и

поднялась.

-Я не хочу! – крикнула дочь. «Я за Степана хочу!».

-Раньше надо было думать, - обернулась мать от двери.

-Так это в Сибирь с ним ехать надо! – Федосья до боли сцепила пальцы.

-Ну, вот и поедешь, - ответила мать, закрывая дверь. Федосья услышала звук ключа, что

поворачивался в замке, и, сев на пол, кусая руки, расплакалась – тихо, отчаянно.

-Ну что я тебе могу сказать, Марфа Федоровна, - вздохнул Ермак. Окно крестовой палаты

было раскрыто, и в него вливался жар августовского полдня. «Мужик он неплохой, смелый,

дружина его любит, за душой у него есть кое-что – на Волге во время оно гулял удачно.

Жестокий только сверх меры, – прошлой зимой они с Яковом на остяков ходили, на север,

он там в стойбищах никого не пощадил – даже детей грудных вырезал».

-А ты, Ермак Тимофеевич, и не жестокий вовсе? – резко спросила Марфа. «Мне Петр

Михайлович покойный рассказал, что было, как вы с ним за Большой Камень ходили – ты

тогда, помнится, раненого пытать хотел, да и дружину свою не остановил, когда они баб

насильничали!».

-То война, - сцепив, зубы, ответил Ермак. «И потом, Марфа, я тогда моложе был – сейчас, на

шестом десятке-то, понял я, что неправ был. Замиряться с инородцами надо, баб их честно

под венец вести, крестить, и деток тако же. Вон, как Кашлык мы заняли, так остяки, что

рядом живут, сами ко мне пришли – и не трогает их никто, и трогать не будет».

-А тех, что не пришли, вы, значит, вырезать решили? – Марфа вздохнула. «Федосья ведь у

меня остяцких кровей, Ермак Тимофеевич, не от Петра Михайловича я ее родила».

-То-то я еще в Чердыни заметил, что глаза-то у нее раскосые, - задумчиво проговорил

атаман, - однако мало ли что – это у нас, на севере, татар и не видывали, а тут, под Москвой,