Andrew - o c24ec28d571a6d65

потом – под венцами брачными. Федя, - обратилась женщина к вошедшему в горницу сыну, -

проводи Ивана Ивановича, ехать ему надо.

Атаман, молча, поклонился, и пошел вслед за мальчишкой.

-Ты образ нести будешь? – спросил он, глядя в мощную, недетскую спину. Парень внезапно

обернулся и жестко сказал: «Я тебе не «ты», шваль, а боярин Федор Петрович Воронцов-

Вельяминов, понял? И образ я нести не собираюсь – пусть кто из дружины твоей сие

делает».

-Так вы ж брат невесте, - пробормотал атаман.

Парень, молча, распахнул дверь на конюшню, и сказал: «Всего хорошего».

Иван Васильевич посмотрел на лиловый, брусничный, золотой закат, что играл над Москвой-

рекой и вздохнул: «Ну, что, Борис Федорович, сдавайся уже. В сей позиции ты ну никак не

выиграешь, хоша ты что делай».

Борис Годунов посмотрел на шахматную доску – черного дерева и рыбьего зуба, и медленно

повертел в красивой, с длинными пальцами руке, искусно вырезанную фигурку.

-Сие пешка, - усмехнулся государь, - она царя не бьет, Борька.

Двери распахнулись, и в палату шагнул атаман Кольцо.

-А, сибиряк, - улыбнулся Иван Васильевич, и махнул рукой Годунову. Тот сложил шахматы,

и, поясно поклонившись, вышел.

-Был у меня атаман твой, сказал, что венчаешься ты следующей неделей, - задумчиво

сказал царь. «Молодец, Ванька, на вот, подарок, – Иван Васильевич стянул с пальца

перстень. «Ну, жена у тебя красивая, повезло тебе. Как в Сибирь ее привезешь – пусть она

там с остяцкими бабами-то задружится, все ж кровь ее, а чрез баб к нам и мужики потянулся.

Хватить резать-то, привечать надо те народы, с ласковой рукой к ним идти, не с мечом».

-Так вы ж, государь, говорили…, - пробормотал Кольцо.

Иван Васильевич, улыбаясь, посмотрел на него: «У меня, Ванька, сын растет – так я ему

хочу страну передать, в коей люди не в крови друг друга топят, а живут рядом, венчаются,

деток рожают. Чрез меч-то многого не построишь, Иван Иванович, а что построишь – не

продержится оно.

Вон, брат единокровный тещи твоей будущей, инок Вассиан, упокой Господи его душу, - царь

перекрестился, - и вогулам, и остякам проповедовал, и чрез проповеди его многие из оных

крещение приняли. Затем и священников я с вами отправляю – церкви надо строить, людей

в оных привечать. Слышал ты про короля Филиппа испанского?».

Кольцо молчал.

-Да откуда тебе, ты и читать еле умеешь, небось,- рассмеялся царь. «У них, испанцев, тоже

Новый Свет есть, Америка называется. И они сначала оную огнем и мечом завоевывать

стали – ну вот как мы Сибирь нашу. А потом поняли, что кострами много-то не добьешься,

народ – он к добру тянется. Тако же и нам надо, понял?».

-А как же воеводство-то сибирское? – тихо спросил Кольцо.

-Воеводство, - протянул царь. «Ишь чего захотел. Вот когда у вас там мир будет, когда Кучум

под мою руку придет, и все прочие инородцы тоже – тогда об оном и поговорим. Ну, иди, -

царь отвернулся, - у тебя со свадьбой хлопот-то много, наверное».

-Благодарствую, государь, - атаман поклонился и вышел.

«Воеводство ему еще поднеси, - усмехнулся про себя царь. «Нет, пусть себя покажет

сначала, а потом – подумаем».

Борис Годунов, тихонько открыв боковую дверь, смотрел на резкий, очерченный закатным

светом профиль государя. Седая борода Ивана Васильевича играла огнем, будто окунули ее

в кровь.

-Пешка, значит, - прошептал Годунов, глядя на зажатую в руке фигурку. «Бывает, что и

пешка царя-то бьет, коли верный ход сделает».

Марфа одернула на дочери молочного шелка опашень и улыбнулась: «Тако бывает, когда

носишь – я, как тобой непраздна была, меня тоже рвало без передышки первые месяца

три. Вот и схуднула ты – так то, не страшно, скоро набирать начнешь. Я, впрочем, как тебя

носила, - женщина усмехнулась, - не яства-то богатые ела, а все больше рыбу сырую, тут

кого угодно затошнит».

Дочка молчала, опустив красивую голову. Марфа вздохнула, и, легко устроившись на

сундуке, сказала: «Иди сюда».

Федосья пристроилась у матери под боком и сказала: «Страшно мне, матушка».

-Ну, так ты думаешь, мне страшно не было? – усмехнулась мать. «Я твоих годов в стойбище

оказалась, хоша, конечно и знала их язык немного, а все равно – заместо Лондона-то в чум

попасть, думаешь, легко мне было? И я тогда уверена была, что Петра Михайловича-то в

живых нет, и батюшки с матушкой у меня уж и не было. Однако справилась. И ты

справишься, - Марфа поцеловала дочь в смуглую щеку.