Andrew - o 0a115616b968c99b

с Богом, милые мои, на Красную Горку встретимся, - он обернулся и увидел, как они – все

четверо, - машут ему на прощанье.

-Ну да, - подумал Федор, трогая коня с места, - как раз в подмосковной лучше рожать. Место

глухое, уединенное, там и бабок повивальных взять неоткуда. На все воля Божья, - он

вздохнул и улыбнулся: «Ну, вот и Ксению вскорости увижу, наконец-то».

Он подъехал к Матвею и сказал: «Ну, давайте, мы только дней через пять в Кириллове

окажемся. Жалко, что зима такая долгая в этом году, так бы – по реке поплыли, все быстрей

было бы».

Матвей взглянул на промоины во льду Шексны, на веселое, синее небо и усмехнулся:

«Сейчас, Федор, оно быстрее пойдет. У нас же, как бывает – засыпаешь, мороз на дворе,

метель, а проснешься – уж и верба распустилась. Так что, думаю, как ты Марью до Новых

Холмогор довезешь, уж и навигация начнется».

Лиза строго сказала детям: «А ну, давайте в избу, все же холодно еще. И заниматься

садитесь, а я с Марьей поиграю, чтобы не мешала вам. Я потом приду, из Евангелия вам

подиктую, проверю – как вы пишете».

Мальчишки с Марьей зашли в горницу, а она, закрывая ворота, взглянула на заснеженную

дорогу, что шла по высокому берегу Шексны.

-Уж и не видно никого, - подумала Лиза. «Господи, сохрани их всех, и мужа моего, и Матвея

Федоровича, и Михайло Даниловича. Любил он мою сестричку-то, сразу видно, грустные у

него глаза. Ах, Федосеюшка, ну что ж ты пожила так мало, сиротами деток оставила?».

Лиза обернулась и, посмотрев на избу, вздохнула: «Этих бы еще на ноги поставить». Она

заметила аккуратно сложенные бруски льда у стены амбара и, погладив их рукой, завязав

покрепче платок на голове, - скрылась в сенях.

В маленькой келье было жарко натоплено. Белокурая девочка – в простом, темном

сарафане послушницы и светлом платочке, развернула листок с рукописной азбукой и

ласково сказала: «Давай, Машенька, я тебе буду показывать, а ты говори – коя буква.

Ошибешься – так ничего страшного».

Васильковые, большие глаза мгновенно наполнились слезами, и Маша помотала укрытой

черным апостольником головой. Губы открылись и женщина, с усилием, заикаясь, выдавила

из себя: «Б-боюсь».

-А не надо бояться, - Аннушка коснулась ее руки. «Давай так, - я тебе три буквы покажу, ты

узнаешь, а потом пойдем, щегла покормим, что у государыни Марьи Федоровны в клетке

живет. Нравится же тебе он, да?».

Маша улыбнулась, - робко, слабо, - и кивнула головой. «П-птица, - тихо произнесла она. «П-

птица».

-А что птица делает? – маленькая, стройная женщина в черной рясе с золотым наперсным

крестом неслышно зашла в келью и наклонилась над столом, погладив Машу по голове.

«Помнишь, Машенька, как мы приехали сюда, осень была, птички не улетели еще. Что они

делали?».

Женщина подперла головой руку и, посмотрев на иконы в красном углу, вздохнув, ответила:

«П-пели».

-Вот как хорошо, - обрадовалась Мэри. «Правильно, пели. Ну, занимайтесь, милые, уж и

обедню скоро стоять».

Она перекрестила дочь и Машу, и, задержавшись на пороге, подумала: «Господи, быстрей

бы весна уже. Ежели до Красной Горки никто не появится, - сами уйдем, нечего тут сидеть. Я

бы и сейчас ушла, так снег на дворе, опасно это. Да и навигация еще не открылась».

Женщина толкнула деревянную дверь своей кельи и, вдохнув запах сухих трав, что были

развешаны в холщовых мешочках по стенам, сухо сказала: «Уж и обедня, скоро, Ксения

Борисовна, хватит вам в окно глядеть».

Ксения, даже не повернувшись, тихо ответила: «Сердца у вас нет, Марья Петровна, камень у

вас заместо оного».

Мэри усмехнулась углом рта и ответила: «Ну да, ну да. Слышала я сие уже. То у вас в одном

месте свербит, Ксения Борисовна, сами-то уж не справляетесь, как я посмотрю. Тако же и я

вам не помощница, я о сем еще осенью вам сказала».

Ксения покраснела, и, сглотнув, промолчала.

-И вот, казалось бы, - холодно продолжила Мэри, убираясь, - пост и молитва блудные

страсти смирять должны, однако ж вам ни то, ни другое – не помогает.

Девушка побарабанила длинными пальцами по ставне и заметила, так же холодно: «Делали

вы сие уже, Марья Петровна, что вы ломаетесь-то? И я вам тако же – помогу».

-Мне помогать не надо, - Мэри оправила апостольник, - это у вас зудит, Ксения Борисовна.

Идите уж в церковь, помолитесь, может, хоша о чем другом подумаете, хотя надежды на это

мало».

Она захлопнула за собой дверь, и, Ксения, вздрогнув, пробормотала: «Ледышка проклятая!