Andrew - o 0a115616b968c99b

потребовала: «Расскажи мне все».

-Надо там, - отвернув пылающее лицо, указав на гавань, пробормотал Дэниел, - узнать,

может, видел, кто Беллу.

Женщина вздохнула: «Полтора года прошло, дочь Ворона не такая дура, чтобы сидеть все

это время в Картахене. Ящик для пожертвований, - Марфа усмехнулась, - узнаю свою

внучку. Расскажи мне все, и немедленно, слышишь!

Дэниел сжал пальцы на больной руке, и, не смотря на бабушку, начал говорить.

Настоятельница заперла шкап и сказала: «Это очень, очень щедро, сеньора Марта.

Благодарю вас за ваши заботы, мы будем молиться о вашей семье».

-Ну что вы, - Марфа отпила лимонада, - как я могу не поддержать обитель, где нашла приют

моя племянница. Мой сын сейчас в порту, спрашивает, не видел ли кто там Беллу, хотя, -

женщина поджала тонкие губы, - прошло полтора года, вряд ли нам удастся ее найти, - она

перекрестилась и добавила:

-Хотелось бы помолиться за душу моего брата, святая мать, я еще в Риме слышала, что ваш

монастырь славится своей музыкой.

-Да, - улыбнулась настоятельница, - у нас и раньше был отличный хор, а теперь, когда к нам

присоединилась сестра Аннунциата, - ну, вы видели ее вчера, - она взяла на себя

руководство послушницами. Она прекрасно играет на верджинеле, чувствуешь себя, как в

раю, - вздохнула монахиня.

-Мне бы очень хотелось послушать, - Марфа подняла прозрачные глаза. «Его Святейшество

сам отслужил поминальную мессу по бедному Себастьяну, я там была, конечно..., - голос

женщины задрожал, и монахиня ласково сказала: «Это святые слезы, сеньора Марта, их

приносят сами ангелы с небес».

-Спасибо, - женщина вытерла лицо и отпила лимонада. «Но там было так много людей, а я, и

мой сын хотели бы помолиться сами, в одиночестве. Семьей, ведь нас так мало осталось, а

теперь и Беллы нет. Я, конечно, внесу пожертвование в память моего брата, святая мать.

Можно нам будет зайти в церковь?

-Разумеется, - настоятельница коснулась красивой, маленькой, блистающей алмазами руки.

Марфа поправила капюшон плаща и заметила:

-Видите, я даже взяла с собой тот плащ, который я носила, когда была в паломничестве. Я

прошла пешком от Рима до Саньтьяго-де-Компостела, святая мать, молилась у мощей

святого Иакова за упокой души Себастьяна.

-Правильно, сеньора Марта, - одобрительно заметила настоятельница, - любая вещь,

которая побывала на Пути Святого Иакова – от нее исходит благодать.

-Я это чувствую! – горячо согласилась женщина. «Чувствую благодать, которая хранит

Себастьяна на небесах. Мой сын должен был уже вернуться..., - она поднялась и достала из

бархатного мешочка шелковый кошелек, - мы совсем недолго проведем в церкви, ведь уже

вечереет..Вот, примите этот скромный взнос, - Марфа перекрестилась, - поминайте моего

брата в своих молитвах.

-Оставайтесь там столько, сколько вам надо, - твердо ответила настоятельница, искоса

взглянув на туго набитый кошелек. «Тоже золото, наверное, - холодно подумала она. «Да,

видимо, много грехов было у сеньора Себастьяна, раз она так заботится о устройстве его

души».

-Я пошлю к вам сестру Аннунциату, - продолжила монахиня, - она поиграет вам, пока вы

будете молиться.

-Храни вас Господь, - искренне ответила Марфа, набрасывая капюшон на бронзовые

волосы.

-Хорошо, что сегодня с утра рынок был открыт, - подумала женщина, выходя вслед за

настоятельницей на каменную галерею, помахав рукой Дэниелу, что ждал у ворот, - вовремя

удалось купить преисполненный благодати плащ.

Марфа незаметно потерла шею – грубая шерсть кусалась, и неслышно сказала Дэниелу,

взяв его под руку: «Верджинел на балконе, за решеткой, я сегодня за обедней посмотрела,

как сюда пришла. Поднимешься по боковой лестнице, она тебе откроет».

-Не откроет, - стиснув зубы, ответил внук.

-А этого ты не знаешь, так что молчи, и делай, как велено, - приказала Марфа и громко

добавила: «Боже, святая мать, как тут хорошо, как спокойно! Воистину, Иисус и его святые

осенили вашу обитель своим благословением».

Эухения посмотрела вниз – женщина стояла на коленях перед статуей Святой Мадонны,

держа в руках свечу. Уже вечерело, и в открытые окна церкви был виден багровый закат.

-Потом будет ночь, - равнодушно подумала Эухения. «И утро. И ничего не изменится, ничего,

никогда. Нельзя накладывать на себя руки, нельзя, это великий грех. Но как иначе, как жить с

тем, что было?»

Она болезненно, глубоко вздохнула и сев, за верджинел, робко спросила: «Что вам