Andrew - o 0a115616b968c99b

богомолье была, а потом Годунов преставился».

- Приговорили, что не будем к нему посылать никого, из Думы Боярской, и что, кто присягает

ему – те законного царя враги, - жестко ответил Федор.

Ксения вскинула голову и тихо проговорила: «Сие правильно, спасибо вам, Федор

Петрович». Девушка помолчала и спросила: «Вы же, наверное, есть хотите, да, столько в

седле были?».

- Да мы у государя потрапезовали, - он рассмеялся. «Вот спать хочу – это да, с ног прямо

валюсь».

Ксения вдруг повернула бронзовую ручку двери и, открыв ее, сказала: «Вот и спите. Там, в

светелке, вам никто мешать не будет, а одежду вашу я велю постирать и починить. А вы

спите, пожалуйста».

- Да, - смешливо подумал Федор, - я тогда сутки, что ли, проспал. А когда проснулся – все

было на сундуке сложено, чистое, и сухое, и обед рядом стоял – на подносе.

Он вскинул голову и посмотрел на темные, закрытые ставнями, окна женской половины. Где-

то, - Федор прищурился, - горела единая свеча.

- Забудь, - жестко сказал он себе, - кроме Лизаветы, никого тебе не надо. Забудь, Федор.

Он постоял еще немного, глядя на парящий в небе, над стенами Кремля, купол Троицкой

церкви, на луну, плывущую в черном, усеянном звездами небе, и уже, было, собрался

уходить, как услышал сзади шепот: «Федор Петрович?»

Он обернулся и увидел рядом с собой темные глаза Ксении. «Как вода, - подумал Федор, -

странно, темные, а прозрачные. Да, правильно, я же видел ее – когда в Милан ездил. Синьор

да Винчи написал этот портрет, любовницы герцога Сфорца, она еще горностая на руках

держит. Одно лицо».

Ксения была высокой – но все равно, - еле доставала головой до его плеча. Он поклонился и

сказал: «Поздно уже, Ксения Борисовна, идите почивать себе с Богом».

- Как тихо, Федор Петрович, - вздохнула она, глядя на кремлевский двор. «Что дальше-то с

нами будет?».

- Вам бы уехать, с матушкой, - ответил он, вдыхая запах ладана, - тонкий, едва уловимый.

«Правильно вам Семен Никитич советовал, - в Лавру, а лучше – на Волгу. Я жену свою с

детьми в наши ярославские вотчины отправил».

В углу тонкого рта появилась морщинка, и Федор подумал: «Да, ей ведь двадцать три уже».

Ксения сцепила длинные, унизанные перстнями пальцы и холодно проговорила: «Я от брата

никуда не двинусь. Ежели что с царем случится, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни, -

то мне на престоле сидеть, тако же и супругу моему. Из Москвы мне бежать не пристало,

Федор Петрович. Спокойной ночи, - чуть поклонилась она, и Федор, услышав звук засова, что

опустился на дверь, - горько усмехнулся.

«Нельзя, - сказал себе он, выходя через Фроловские ворота на Красную площадь. Но, уже

оказавшись на дворе усадьбы, он посмотрел в сторону Кремля, и, опустившись на крепкую,

своими руками срубленную ступеньку крыльца, вдруг подумал: «Со мной бы она уехала,

конечно. Куда угодно уехала бы. Но и Лизу я бросать не могу, нет. Господи, - Федор даже

улыбнулся, - ну почему так?», - он потянулся и понял, как смертельно, до самых костей устал

за эти дни.

- Пойду, посплю, - Федор поднялся. «К царю, завтра только обедню стоять, а потом должны

те люди вернуться, что Семен Никитич в тайности в Тулу посылал, в его стан – посмотрим,

что там у него происходит. Хотя, - он еще раз вслушался в молчаливую, затаившуюся

Москву, - вон, по серпуховской дороге уже бежит кое-кто, торопится – присягу на верность

принимать».

Он зевнул, и, добавив крепкое словцо, - закрыл за собой двери терема.

- Марья Петровна, - Ксения просунула голову в палаты. «Не спите вы?».

Боярыня, сидевшая в большом, обитом парчой кресле, у едва тлеющей углями печи, -

встала и поклонилась. Была она в лазоревом, расшитом серебром летнике и бархатной

душегрее, белокурые косы спускались на стройную спину.

- Да нет, Ксения Борисовна, - тонкие губы леди Мэри чуть улыбнулись, - Аннушка почивает

уже, тако же и муж мой, а я вот, - она махнула головой в сторону окна, - все улечься не могу,

уж больно тихо на дворе, непривычно.

-Да, - Ксения уселась в кресло напротив и скинула сафьяновые туфли, подобрав под себя

ноги, - я вот тоже, подышать на двор выходила». Девушка подперла кулаком округлый

подбородок и сказала, глядя на огонь: «Как жених мой умер, я думала, вы обратно в Данию

уедете, Марья Петровна, что вам тут, на Москве, не ваша же это земля».

Мэри улыбнулась про себя и, потянувшись, взяла теплую руку Ксении: «Ах, ваше

высочество, - сказала женщина, - да разве в том дело, где кто родился? Люди тут хорошие,