Andrew - o 0a115616b968c99b

она».

Мэри подперла щеку маленькой, унизанной кольцами рукой, и, заметив взгляд мужа,

сказала, одними губами: «Я тебя люблю».

Он поднялся, и, наклонившись к ней, едва слышно шепнул: «Я тебя тоже».

Федор прошел мимо Нового моста, и, хмыкнув, осмотрел гранитный пьедестал, окруженный

деревянным забором. «Вот тут и поставят памятник Генриху, - подумал он. «Конный,

бронзовый. Не жалеет ее величество денег».

Он обернулся и, взглянув на остров Сен-Луи, что остался позади, сжав зубы, велел себе:

«Нельзя. Вчера я там был, с Марьей гулял, а Лизы не застал. В лавках была, наверное.

Господи, как я скучаю. С той осени…, И еще неизвестно, когда с Москвы вернемся. А

молодец этот месье Мари, набережные в порядок привел, укрепил тут все».

Федор вздохнул, и, перекрестившись, пошел дальше – к площади Дофина. Трехэтажный

дом, под темно-красной, черепичной крышей, стоял прямо на углу. Он поднял голову и

увидел сестру, что, стоя у большого окна, махала ему рукой.

-Все-таки молодец Михайло Данилович, - подумал Федор, оказавшись в изящной, обитой

темно-серым шелком передней. На каминной доске стояли бронзовые часы, пахло кедром, и

он, наклонившись, поцеловав сестру в лоб, спросил: «Ну, как вы тут?»

-Да скоро уже, - Мэри улыбнулась. «Проходи, поешь что-нибудь, мы со стола еще не

убрали».

-Да я ненадолго, к мужу твоему, - отмахнулся Федор. «Дома же он?»

-Пока да, - Волк вышел в переднюю, - но вот скоро с детьми на реку пойду. И Марфа

Федоровна тоже – поднялась давно.

Женщина поманила его к себе, и Федор, улыбнувшись, поцеловал пахнущую жасмином руку.

«Вы, матушка, если хотите, приводите завтра детей на стройку, - сказал он, - там у нас из

котлована воду выкачивают, им интересно будет. И Марью с Авраамом – тоже берите».

-Ну вот после завтрака и появимся, Феденька, - ответила мать, и Волк, указав глазами на

дверь кабинета, велел: «Пойдем».

-Всем бы такой вкус, - про себя вздохнул Федор, оглядывая шелковые, цвета слоновой кости

обои, и мебель – темного ореха. Нюрнбергские часы медленно пробили полдень, и он вдруг

спросил: «А ты сам отделку заказывал, или декоратор постарался?»

Волк прислонился к столу, и, усмехнувшись, ответил: «Сам, конечно, я не зря столько лет в

Японии прожил – там начинаешь понимать, что такое красота. Так что там у вас

случилось?»

Он слушал, а потом рассмеялся: «Не обращай внимания, со мной, то же самое было, года

два, что ли назад. Да, в общем, - Волк пожал плечами, - почти со всеми, кто хоть как-то

заметен при дворе. Она вообще женщина безобидная, не мстительная. Так что занимайся

своим фундаментом, и не думай об этом».

-Она не мстительная – подумал про себя Федор, вспомнив, на мгновение, прозрачные,

темные глаза, а вслух сказал: «Думаешь, успеем мы на Москву?».

-Да их только на Пасху поймали, - голубые глаза Волка вдруг посерьезнели и он сказал: «Ты

не волнуйся, Федор Петрович. Петя же написал – он возвращается с Варшавы на Москву и

будет там, сколь долго возможно, все это оттягивать, поляки же хотят пани Марину домой

вернуть. Переговоры, то, се – время и пройдет».

-Да не отдаст ее царь полякам, - буркнул Федор. «Разве что только за земли, а Сигизмунд

Ваза оными ради пани Марины не пожертвует».

-Ну, вот и будут ругаться – пожал плечами Волк, - как раз до приезда нашего. Мы за три

недели от Амстердама до Новых Холмогор дойдем, лучше Николаса я еще капитана не

видел. И там тоже – он посчитал на пальцах, - неделя до Москвы, не больше, лето же.

Федор помолчал и вдруг сказал: «А твоего сына тоже – чужой человек воспитывает».

-Ну, какой же он чужой, - Волк подошел к большому, начисто вымытому окну и посмотрел на

реку. «Николас – такой же ему отец, как и я, и разве я мог, - он повернулся, - дитя у матери

забирать?»

- А я - забираю, - хмуро проговорил Федор, и, не успел Волк что-то сказать – закрыл за собой

резную дверь.

Волк услышал из передней детские голоса: «Дядя Теодор!» и смех мужчины: «Завтра

придете ко мне, увидите, как большие машины работают!»

-Я тоже, - важно сказал маленький Питер, - буду делать машины. Как мама.

Волк улыбнулся, и, пройдя через боковую дверь в свою опочивальню, - стал одеваться.

Узкая, застроенная каменными домами улица еще не была освещена солнцем – оно

медленно вставало над крышами, над башнями собора Парижской Богоматери, еле видное в

предрассветном, еще холодном тумане.

Деревянные ставни в опочивальне были распахнуты . Черноволосый юноша, подняв голову