Andrew - o 0a115616b968c99b

-То-то же, - сказал Федор, и два всадника выехали на широкую, обрамленную зеленеющими

полями, ярославскую дорогу.

Степа Воронцов-Вельяминов вышел из прохладного, сумрачного Спасского собора, и,

потянувшись, скинув испачканный красками передник, сказал: «Хорошо!»

На дворе Андроникова монастыря было тихо, из келарни тянуло, - Степа повел носом, -

блинами. Юноша сел на бревно у аккуратно сложенной поленницы, и, подставив лицо

весеннему солнцу – улыбнулся. «Господи, - подумал Степа, - неужели и вправду, скоро в

Италию? Не верю, поверить не могу. Сразу во Флоренцию надо поехать, батюшка сказал –

отпустит меня. Наймусь подручным в мастерскую, хоть краски растирать, хоть пол мести,

мне все равно. И буду рисовать – не успокоюсь, пока весь город не нарисую».

Из окна келарни высунулась каштановая голова и веселый голос сказал: «Степа, блины

горячие, со сметаной, и рыба свежая, сегодня отец келарь велел бочонок открыть».

Юноша облизнулся, и, смеясь, ответил: «Знаешь ты, Вася, чем меня порадовать».

Степан встал, и, оглядев себя, отряхнув рубашку, провел рукой по рыжим, переливающимся

золотом на солнце кудрям. Он подошел к колодцу, - невысокий, легкий, изящный, и,

тщательно вымыв руки, полюбовался отполированными ногтями.

-И никаких строек, - пробормотал Степа. «Батюшка же рассказывал, что есть архитекторы,

которые сады планируют, или отделкой занимаются – вот, сие мне по нраву. Пусть батюшка

с кирпичами возится, - он усмехнулся, и, спустившись по каменным, истертым ступеням

келарни, сказал: «Ну, и где сии блины, Василий? Давай их сюда».

Юноши сидели друг напротив друга за длинным столом.

Вася вдруг вздохнул, и, глядя на Степана красивыми, карими глазами, помявшись, спросил:

«Значит, уезжаете все-таки?».

Степа посмотрел на него, и тихо ответил: «Летом, да».

-Я тебе икону написал, - на смуглых щеках появился легкий румянец. «Ну да я не такой

мастер, как ты, но все равно..., Стефана Первомученика, небесного покровителя твоего, -

Вася опять вздохнул и, не глядя на Степу, добавил: «Маленькая, удобно в дорогу брать».

Степан сглотнул, и попросил: «Можно?».

Он, едва дыша, принял иконку, и взглянул на архидиакона Стефана. Тот стоял, - невысокий,

легкий, с прямой спиной, откинув рыжеволосую, кудрявую голову, держа в изящной руке

пальмовую ветвь. Лазоревые глаза великомученика смотрели прямо на Степу и тот, наконец,

сказал: «Господи, Вася, красота, какая. Спасибо, спасибо тебе».

На келарне было тихо, и Степа, вдруг, погладив икону, посмотрев на приятеля, рассмеялся:

«У тебя сметана, дай-ка».

Он подошел ближе, и, подняв руку, стерев с нежной щеки белый след, вздрогнул и, не

отнимая пальцев, сказал: «Вася…»

-Прости, - карие глаза наполнились слезами и юноша отстранился. «Я не буду, не буду, я не

знаю, что это на меня нашло...

-То же, что и на меня, - твердо ответил Степа. Он, наклонившись, поцеловал темно-красные,

сладкие губы – долго, медленно.

-Господи, как сердце колотится, - подумал юноша. «Господи, как хорошо, так вот оно, вот, как

бывает…, Какое счастье».

-У меня еще никогда..., - услышал Степа робкий, прерывающийся голос, и, устроившись

рядом, прижавшись горящей щекой к его руке, ответил: «У меня тоже, милый. Теперь ты

меня поцелуй, ладно?»

Вася улыбнулся, и, погладив его пальцы, прикоснувшись к ним губами, выдохнул: «Да!»

Лиза вышла на крыльцо, и, окинув хозяйским взглядом двор, сказала: «Ну, коли батюшка, и

Петя не сегодня-завтра возвращаются, надо нам с вами уже и сборами заняться».

Она внезапно подняла руку, и, отерев холодный пот со лба, неразборчиво проговорила:

«Голова..., болит. И кружится сильно...»

-Матушка! – испуганно сказала Марья. «Матушка, пойдемте в горницы, вам лечь надо».

Лиза внезапно закашлялась, и, упав на колени, дергая спиной, выплюнула на деревянные

ступени крыльца сгусток крови.

-Лизавета Петровна! – невестка опустилась рядом, - Лизавета Петровна, руку мою возьмите,

я помогу вам. А ты, Марья, - она обернулась к девочке, - беги что есть духу на Чертольскую

улицу, Илюша там сегодня, приведи его сюда!

Марья кивнула, и, перекинув на грудь толстую, каштаново-рыжую косу, поцеловала мать в

щеку: «Сейчас Илюша вам поможет, матушка, а вы отдыхайте, пожалуйста!»

Лиза кивнула головой и часто, болезненно задышала.

Марья бросила один взгляд на мертвенно-белое лицо матери, и, проскользнув в открытые

холопами ворота – бросилась вниз по шумной, многолюдной Воздвиженке.