еще что, - добавил он, - мы Бориса Федоровича объявим виновным в смерти царевича
Димитрия. Мол, это он стольникам заплатил, что невинное дитя зарезали.
Федор, подавив тяжелый вздох, вежливо ответил: «Разумеется, Василий Иванович,
разумеется».
Марина подняла гудящую от слез голову и ахнула, - в проеме окна раскачивалась веревка.
Болотников, улыбаясь, нырнул в палаты.
-Ну и охрана у вас тут в Кремле, - он рассмеялся, - хоша отряд по крыше пусти, - никто не
заметит. А что мы грустим? – он небрежно потрепал по голове девушку, и спохватился: «Ах,
да, вы же овдовели, пани Марина. Ну, простите, там сейчас на Красной площади труп
вашего мужа в навозе валяется, весь оплеванный. И пан Теодор там, я смотрю, не
получилось у вас с ним царствовать.
-Ну ничего, пани Марина, - Болотников огляделся, и, взяв открытую бутылку вина, выпил из
горлышка, - посидите пару лет в тюрьме монастырской, половины зубов лишитесь, а потом
вас в Польшу за выкуп отправят, если не сдохнете, конечно, до сего времени.
Марина разрыдалась: «Пан Иван, я прошу вас, прошу! Спасите меня, я все, что угодно
сделаю! Только не оставляйте меня тут, я кем хотите, для вас буду!».
Он посмотрел на заплаканное, в красных пятнах лицо, и, потянув девушку за волосы, велел:
«На четвереньки вставай!».
Марина услышала, как затрещал бархат и кружево рубашки, и, прокусив до крови губу,
зарыдала: «Больно!»
-Вам же нравится, - удивился Болотников сверху и грубо ущипнул ее за соски.
-Да! – крикнула Марина. «Да! Еще!»
Мужчина поставил ее на колени, и, улыбаясь, глядя в серые, прозрачные глаза, велел: «На
меня смотри, сучка, отодвигаться не смей!»
Потом Марина кое-как вытерла липкое лицо и робко спросила: «А теперь куда?»
-Я – по делам, - Болотников застегнулся и выпил еще вина, - а вы с батюшкой в Каргополь,
наверное. Счастливого пути, пани Марина.
Она обхватила его за ноги: «Но вы, же обещали, пан Иван, обещали мне!»
Болотников отпихнул ее сапогом и жестко ответил: «Ничего я не обещал. А что я с вами
развлекался – дак я, пани Марина, венчаюсь днями, и буду мужем верным, как положено.
Так что простите, - он ухмыльнулся, - разошлись наши дороги.
-Не трогайте пана Теодора, - зловеще, холодно, выпрямившись, потребовала Марина. «Не
трогайте, пан Иван».
Она взвыла – ударом кулака Болотников разбил ей губы.
-Заткнись, сучка, - коротко ответил он, и, схватив веревку, вскарабкавшись на крышу – исчез.
Марина выплюнула на ковер сгусток крови, и, схватив с поставца серебряный бокал,
запустила его в стену.
В опочивальне резко, остро запахло вином, и Марина, раскачиваясь, сдерживая крик,
сказала: «Суки! Суки! Все равно он будет моим – хоть как, но будет!».
В Спасском соборе Андроникова монастыря было тихо и прохладно. Федор остановился на
пороге и, перекрестившись, подняв голову, посмотрел на фрески.
- Да, - вздохнул он, любуясь темным золотом, багрянцем, свежей зеленью, - мы сейчас так
не умеем. Две сотни лет почти прошло, как тем, синьора Джотто, что я в капелле дель Арена,
в Падуе видел. Я же тогда там неделю почти провел, днями сидел и рисовал.
И этот инок, Андрей Рублев сотоварищи, что здесь росписи делал – пройдет время, его
будут так же ценить, как синьора Джотто. Жалко, что в Лавре с его иконы, с Троицы, оклад
подаренный царем Иваном, не снимают – судя по тому, как он лики выписал, там есть на что
посмотреть.
С деревянного помоста раздалось какое-то шуршание и легкий, изящный, рыжеволосый
мальчик, свесив голову вниз, обрадовано сказал: «Батюшка!»
-У тебя штукатурка сохнет, - ворчливо ответил Федор, - не отвлекайся.
Степа улыбнулся, и, перекатившись на спину, вернулся к работе. Федор порылся в куче
холщовых передников, что оставили ушедшие на обед богомазы, и стал подниматься на
помост.
Он устроился рядом с сыном и, рассмеявшись, сказал: «Я смотрю, тебя до ликов не
допускают еще, ну да, в девять-то лет».
-Лики тут трогать нельзя, - озабоченно сказал Степан, быстро и ловко прописывая
растительный узор, - тако же и одежды. Сие инока Андрея рука, куда нам до нее. Так, - Степа
перехватил кисточку левой рукой, и продолжил работать, - сбили тут, что можно было, и по
мелочи подновляем.
-Дай-ка я тоже, - вдруг попросил Федор, и, пошарив рядом с собой, нашел кисть. «Смотри-ка,
- он искоса взглянул на сына, - я-то правой только могу, а этот – как синьор Леонардо,
обеими рисует. Ну да он все обеими делает, с детства еще. Он похож на Лизу, и глаза ее,
Читать дальше