Комета Еленина - КОМЕТА

Хорошо сделанная варатуша, была гордостью мастера и непременной радостью для покупателя.

На заре эры индустриализации, конкуренция на рынке варатуш была проиграна мастерами – варатушечниками, наплыву унифицированной продукции массового производства. Попытки варатушечников противостоять индустриальной агрессии, при помощи организации варатушечных артелей, не принесли ожидаемых результатов и варатушечничество, навсегда исчезло, как индивидуальное ремесло. А скоро, и сами варатуши, вышли из обихода.

Последний варатушечник, умер в 1936 году в возрасте 104 года, в сибирском лагере для политических заключённых, будучи осуждённым по ст. 154а УК РСФСР 1926 года(Мужеложство)

*«Варатуша» – вымышленное название несуществующего предмета (прим. Авт.)

СТРАШНАЯ МЕСТЬ ПРОНЬКИ

***

(...В 1855 году, тайный советник Кшадовский был судим и присужден к денежному штрафу за пользование правом первой ночи...)

Князь Васильчиков.«Землевладение и земледелие».

*****

Совсем маленькая деревенька Перынь, жалась всеми своими немногочисленными убогими домишками к малюсенькой деревянной церковке, словно спасаясь от ночной прохлады.

Ночь выдалась ясной. Наполняя своим ароматом неподвижный воздух, спорили с красотой разукрасивших небо звёзд, белоснежные черёмуховые гроздья. А соловушка, вдохновенно заливаясь, благословлял наступившее лето.

Крадущаяся серая фигурка, приблизилась к ближайшей к лесу избе и постучала в её тёмное окошко затянутое мутной слюдой. Забрехала псина, в избе заплакало дитя, и послышалась ругань.

Скоро скрипнула перекошенная дверь и на крыльцо, держа наготове топор, вышел бородатый дядька.

- "Ты что-ль, Пронька?" – Прошипел он.

- "Я, дядь Пимон". – Ответил ночной гость.

Пимон цыкнул на собаку, и та заглохла.

- Щас всех соберём...

В избе зажгли лучину и неверный слабый свет из раскрытого окна заплясал на огромных листьях, росших под ним, лопухов.

Скоро засветились окошки всех полутора десятков домишек, и к церковке неспешно потянулся живой ручеёк...

Деревенька Перынь, принадлежала старому бездетному дворянину Леопольду Жуппелю, совсем недавно вовлечённому сиятельнейшим велением в программу создания военных поселений, так как место было, якобы, очень уж, подходящим.

Светило ему от участия в этом предприятии много. Одних державных денег, за пользование его землями, было бы вполне достаточно. Но предстоящий договор сулил, и долю от сопутствующих промыслов, и неплохую выгоду от снабжения поселенцев... Короче, старость спокойную и обеспеченную.

А пока императорские комиссии согласовывали планы грандиозных перемен, Леопольд Банифатьевич решил выстроить, в благодарение Господу, за неисчерпаемые его милости, небольшую церковку на собственный кошт.

Через два дня после того, как на маковке свежесрубленной церкви водрузили привезенный им серебряный крест, барин получил письмо с уведомлением об исключении его земель из реестра подходящих территорий.

Он запил, топя в вине своё горе.

И однажды, будучи сильно пьяным, решил сжечь церквушку. Велел запрягать, снял со стены два именных заряженных пистоля и, сунув их за пояс, выехал в Перынь...

***

Пронька был счастлив. Его невеста была молода и румяна...

А барин - зол пьян и, как нельзя, некстати. Стрелял из пистолей, бросался на гостей с кулаками, заставлял их таскать солому, и обкладывать ею, ни в чём не повинную церковку.

Короче говоря - портил свадьбу немилосердно, явно не отдавая себе в этом отчёта, и даже не понимая "куда он попал?", пока ему не предложили "опрокинуть за здоровье молодых".

Глянув на невесту, он тут же забыл о церковке и о Боге с его немилостями, а вспомнил о благословенном 1767ом годе, когда крепостным было, строго-настрого, запрещено подавать жалобы (челобитные) на своих помещиков и, в одночасье подобрев, улыбнулся ей.

Он уехал из Перыни только рано утром, довольный, успокоившийся и помятый. За его спиной сливались с горизонтом, и серые крестьянские домишки, и белеющая свежими брёвнами сруба церковка, и чёрный лес, и синее безмятежное небо...

Следом за ним исчез в лесу и мрачный как его горе, опозоренный жених - Пронька.

И вот теперь, ночью, спустя два дня, он сидел на деревянном порожке запертой церквушки, уставший, грязный и невероятно гордый собой.

«Живой, живой!..» шептались люди. И обступали Проньку всё плотнее и плотнее.

- "Ну, не томи Прохор!" - Взмолился, не выдержав затянутой паузы, дядя Пимон.