И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Впервые я встретил Юваля в Брюсселе в 1973 г. на Сольвеев­ской конференции, о которой уже говорил. Заочно мы друг друга знали, поэтому легко нашли общий язык. Как-то за ужи­ном я обратил внимание на серьезность обстановки на Ближ­нем Востоке, чреватой новой войной арабов против Израиля. При этом я особенно нажимал на численное превосходство арабов. Очень трудно было рассчитывать на то, что несколько миллионов израильтян смогут долго противостоять 100 мил­лионам арабов. На это Нейман мне ответил, что этому обстоя­тельству не следует придавать значения, поскольку Израиль имеет очень большое превосходство в военном отношении и всегда сможет справиться с превосходящими его по численно­сти арабами.

Через неделю после нашего разговора разразилась война, в которой Израиль был близок к поражению и которая лишь чудом закончилась для него успешно.

Еще через год я встретил Неймана в Риме на астрофизиче­ской конференции, и первым вопросом, который он мне за­дал, был: «Как вы сумели предсказать арабо-израильскую вой­ну 1973 года?» Наш разговор в Брюсселе явно произвел на него впечатление с запозданием, и он его трактовал как прямое предсказание этой войны. Я ему ответил, что никакими дан­ными я не располагал и что все мои утверждения были сдела­ны тогда на основании интуитивного ощущения обстановки.

В 1990 г. после приема у премьер-министра Шамира, во время прощания, я шутя сказал ему, что у меня хобби — да­вать советы и что если ему это понадобится, — я всегда к его услугам. После того, как наша делегация покинула кабинет премьер-министра, министр Нейман задержался там еще на некоторое время. О дальнейшем я знаю от него. Он слышал мою шутку и рассказал Шамиру о том, как я «предсказал» ему в Брюсселе войну 1973 г. («войну Судного дня») за неделю до ее начала. И здесь последовала совершенно неожиданная реак­ция Шамира, сказавшего: «За то, что ты не придал значения вашему разговору в Брюсселе, тебя следует повесить». Как сей­час рассказывают, перед началом «войны Судного дня» весь Израиль говорил о грядущей войне, а тогдашний премьер-ми­нистр Голда Меир располагала даже данными о точной дате ее начала. Так что началу «войны Судного дня» предшествовали обстоятельства, очень сходные с теми, которые были накануне Отечественной войны 1941 г., а замечание Шамира следует рассматривать только как шутку.

События, которые произошли через короткое время после нашего возвращения в Москву, я склонен связывать с поезд­кой нашей делегации в Израиль. В это время в стране нача­лись серьезные экономические трудности, и Горбачев был явно готов ухватиться за любую соломинку. В Москву были пригла­шены для встречи с Горбачевым министр науки и энергетики Израиля — наш знакомый Юваль Нейман и министр финан­сов Модаи. Модаи — несомненно, выдающийся экономист, сумевший остановить бешеную инфляцию в Израиле и до­биться стабильности местной валюты. Как мне рассказывали, визит этих двух министров был организован в течение бук­вально одного дня, и они прямо от трапа самолета были до­ставлены в кабинет Горбачева, дожидавшегося их в семь часов вечера в Кремле. Моя фантазия в этом месте всегда рисует сидящего в сумерках и нервничающего в ожидании израиль­ских министров Горбачева.

В ходе визита договорились о конкретных экономических проектах, масштабы которых измерялись миллиардами долла­ров и сулили большие выгоды нашей стране. Позже я узнал, что ни один из этих проектов так и не был осуществлен. Как пошутил один мой знакомый, израильские министры не зна­ли, что тогда уже начали действовать правила, согласно кото­рым, прежде чем начинать серьезное дело, нужно «позолотить» кому-то ручку.

Мне и теперь часто хочется давать советы, поскольку мно­гое видится со стороны лучше, да никто их не спрашивает.

Несколько замечаний в заключение

Не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление об «эгоистическом» характере международных программ, ко­торые в течение многих лет развивались под эгидой Института Ландау. В действительности эти программы с самого их начала включали теоретиков из всех основных физических центров страны; а советско-французская включала не только физиков- теоретиков, но и физиков-экспериментаторов. Основная цель, которую преследовали эти программы, — поддерживать высо­кий уровень всей отечественной физики. Для этого мы стара­лись расширять круг участников за счет наиболее активных и творчески работающих ученых.