И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

В дальнейшем наш туринский проект после некоторых кон­вульсий бесславно скончался. Вторая же смена, которая долж­на была выехать в 1990 г. в Италию, в начале 1991-го благопо­лучно приземлилась в Париже. В этой смене выезжал и я. Это был мой первый и последний выезд в филиалы Института Ландау, которые были созданы во Франции и Вайцмановском институте в Израиле.

Когда в августе 1991 г. я вернулся из Франции, выяснилось, что мой заместитель Горьков выехал на постоянную работу в США в Национальную магнитную лабораторию, организо­ванную Бобом Шриффером. Таким образом, последний из моих мушкетеров, с которыми я начинал Институт Ландау, покинул поле боя. Это был окончательный сигнал о том, что Институт Ландау в прежнем виде спасти не удастся.

С Львом Горьковым нас связывало многолетнее сотрудниче­ство. Они вместе с Робертом Архиповым в некотором смысле внезапно появились в Институте физических проблем в 1952 г. в качестве студентов-дипломников. Они оба сдали экзамены теоретического минимума, но их базовым был Институт атом­ной энергии. Однажды Ландау привел этих двух студентов, при­бывших из Курчатовского института, и попросил меня при­строить их к какой-либо из специальных тем, которыми мы в те годы занимались. В 1953 г. Лев Горьков и Роберт Архипов стали аспирантами Ландау. Занимаясь специальной темой, они про­являли также интерес и к другим физическим проблемам. Мое взаимодействие с ними убедило меня уже тогда, что мы имеем дело с двумя очень талантливыми людьми. Когда в конце 1953 г., через несколько месяцев после смерти Сталина, Ландау решил больше не возвращаться к «специальным проблемам по зада­нию правительства», то после слов: «Его больше нет (он имел в виду Сталина), я его не боюсь и больше этим заниматься не буду», добавил: «А этих двух аспирантов забирайте себе».

Таким образом я стал руководителем двух аспирантов — Горькова и Архипова. Ландау явно их в то время недооценил. Оба успешно подготовили у меня кандидатские диссертации. Горьков — по квантовой электродинамике частиц со спином О и 1, а Архипов — по теории сверхтекучести жидкого гелия. В дальнейшем по моей рекомендации Архипов перешел в Ин­ститут высоких давлений кЛ.Ф. Верещагину, где в течение многих лет возглавлял теоретический отдел. Горьков оставал­ся в Институте физических проблем, но Ландау смог оценить его талант лишь в 1958 г., когда Горькову удалось переформу­лировать теорию сверхпроводимости в координатном простран­стве и вывести уравнения Шредингера для двух гриновских функций, описывающих сверхпроводник.

Ландау относился к Горькову с симпатией, хотя и шутил, что побаивается его. Это, по-видимому, объяснялось строгим видом Горькова, который ему придавало пенсне. Я горжусь тем, что оценил талант Горькова раньше, чем это сделал Ландау.

Окно в Европу и целый мир

Американский журнал «The Scientist» в 1990 г. опубликовал таблицу десяти лучших научно-исследовательских учреждений Советского Союза. В это время уже началась так называемая «утечка мозгов», и а связи с этим американцы усилили внима­ние к уровню науки в Советском Союзе. В эту таблицу вошли Московский университет, Объединенный институт ядерных исследований в Дубне, Физический институт им. П.Н. Лебе­дева АН, Физико-химический институт им. Л.Я. Карпова, Ин­ститут теоретической и экспериментальной физики, т.е. крупно­масштабные учреждения. В этом списке лучших институтов оказался и Институт теоретической физики им. Л.Д. Ландау. Отбор производился по индексу цитирования, в рассмотре­ние включались институты, которые превзошли некий порог по числу публикаций. Так вот, среди десяти лучших институ­тов Советского Союза Институт теоретической физики, по­лучивший в 1968 г., после смерти Ландау, его имя, был по­ставлен на первое место. Средний индекс цитирования — больше 16. Замечу, что институты, которые оказались на по­следних местах в десятке лучших, имели индекс около 4. От­рыв в 4 раза! Эта публикация создала дополнительную рекла­му нашему институту.

К 1989 г. в Институте им. Л.Д. Ландау работало уже 11 чле­нов нашей Академии наук. Для маленького научного институ­та, в котором работало тогда 70 научных сотрудников, это до­вольно высокий процент. Таким образом, наши успехи были признаны и в стране, и за рубежом.

Начиная с 1989 г. мы почувствовали разрушительное дей­ствие «утечки мозгов». Страна открылась, поездки стали сво­бодными, а многие из наших ученых, даже молодые, имели мировое имя. К этому времени у нас образовалось три поколе­ния учеников, это уже были не ученики Ландау, а, как их на­зывали, представители школы Института Ландау. Институт приобрел большую популярность, американские университе­ты начали охоту за нашими учеными. Вошло в моду пригла­шать кого-нибудь из Института Ландау — это привлекало и американских ученых, и студентов. Институт начал терять своих лидеров, которые уезжали в США на постоянную работу. Это предвещало конец. Когда мы потеряли Ландау, мы его замени­ли группой лидеров, но если распадается коллектив лидеров, то у института уже нет своего лица. Стали думать, как спасти ин­ститут. Все понимали, что наилучшее решение проблемы — это сделать так, чтобы наши ведущие ученые, которых при­влекает работа на Западе, половину времени проводили там, а половину — в институте, поддерживая связь с коллективом сотрудников, со студентами.