И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Ю.Б. очень гордился этой победой и высоко ценил мою инициативу. По характеру работы он был далек от Академии наук, но ее судьбу принимал близко к сердцу. Не удивительно, что встретив меня на юбилее Гольданского, он вспомнил имен­но это наше общее «дело». К сожалению, это была последняя наша встреча с Ю.Б. Харитоном.

Переписка с Андроповым

Возвращаюсь к рассказу о своем «невыезде на два года». Вся эта история со «сроком» меня сильно задела, но выглядела совершенно безнадежной, поскольку некому и некуда было жаловаться. Я попросил вице-президента АН, моего друга Ев­гения Павловича Велихова попытаться прояснить ситуацию. Он встретился с генералом Г., ответственным за злополучное решение, но вернулся от него подавленный и признался, что ничего сделать не удалось.

Остался последний шанс — поговорить с президентом АН Анатолием Петровичем Александровым. Его предшественник М.В. Келдыш не раз выручал меня в подобных ситуациях. Че­рез несколько дней (это было в начале 1980 г.) Анатолий Пет­рович сообщил мне, что беседовал с генералом Г., но не смог его ни в чем переубедить. Под конец разговора он посоветовал мне попроситься на прием к Ю.В. Андропову, в то время пред­седателю КГБ. Такой совет был для меня совершенно неожи­данным, я засомневался: примет ли он меня? И когда получил утвердительный ответ, то задал последний, очень важный во­прос: могу ли я при обращении к Андропову ссылаться на его, Александрова, рекомендацию? На этот вопрос я тоже получил положительный ответ.

После встречи с Анатолием Петровичем я несколько не­дель размышлял и все не решался писать письмо Андропову. Во-первых, обращение к нему означало, что я ввязываюсь в серьезную борьбу, в известной мере задевающую амбиции его заместителя генерала Г. Во-вторых, я не очень надеялся на то, что моя проблема, не имевшая большого государственного значения, может заинтересовать фактически второе лицо в государстве, у которого в это время и без того была постоян­ная головная боль и от начавшейся войны в Афганистане и от чрезвычайного положения в Польше.

Наконец, встретивший меня случайно в Академии наук Ана­толий Петрович сразил меня вопросом, написал ли я письмо Андропову. Это показало, что он к данному мне совету отно­сится серьезно. Возможно также, что он, как человек азарт­ный, уже заинтересовался начинавшейся игрой.

На следующий день я отправил Андропову письмо. Я пони­мал, что оно должно быть очень кратким, без упоминания ка­ких-либо деталей, которые давали бы возможность его помощ­никам легко отписаться. Я просил принять меня в связи с непонятными проблемами, возникшими вокруг моих зарубеж­ных поездок. Письмо начиналось словами, что я обращаюсь к Юрию Владимировичу по совету президента Академии наук. Это было моим главным козырем в будущей игре.

По прошествии некоторого времени мне позвонил старший помощник Андропова и пригласил встретиться в приемной КГБ на Кузнецком мосту, объяснив, что сам Андропов личные прие­мы не ведет. Говорят, что во дворе дома, где находится прием­ная, в годы массовых репрессий стояли длинные очереди с пе­редачами для заключенных.

В назначенный час я вошел в большой кабинет с письмен­ным столом, уставленным десятками телефонных аппаратов. По­мощник Юрия Владимировича назвал мне свое настоящее имя и фамилию — Павел Павлович Лаптев. Это был человек сред­них лет, достаточно любезный, с усталым лицом. Ничего «гене­ральского» в его манерах не было. К сожалению, разговор не клеился. Тем не менее Павел Павлович исписал несколько стра­ниц мелким убористым почерком и, доброжелательно попро­щавшись, обещал внимательно разобраться в моем деле.

Прошло несколько месяцев, прежде чем раздался телефон­ный звонок, приглашавший меня снова в приемную КГБ. На этот раз в том же кабинете меня встретил человек с явно вы­раженными генеральской внешностью и манерами. Его амби­циозность так и лезла наружу. Он назвался Иваном Михайло­вичем — явно вымышленным именем, как было принято в этой организации. Я интуитивно почувствовал, что разговора у нас не получится, поэтому решил ждать, что он скажет. На­конец он произнес: «Вы же разгласили Черноголовку!» Оче­видно, имелось в виду мое интервью десятилетней давности журналу «Scientific American», в котором я называл хорошо известное уже в то время место, где находился научный центр АН. Я продолжал молчать, решив не втягиваться в бессмыс­ленную дискуссию вокруг проблемы, не стоящей выеденного яйца и придуманной людьми, которые «опекали» АН.