Александр Силецкий - Время приходить

Это, знаете, совсем немало, тоже, в сущности, геройство, когда прочие, куда как лучше защищенные от подозрений, даже на такое не способны.

Наверняка отец думает о нем. Наверняка не проклинает. Может, порицает чу­точку - за фанфаронство, за ребячливую непокладистость, но это пустяки...

Эх, до чего хотелось бы ободрить старика! И не только ободрить...

Вдруг - после всего случившегося - и отец захочет оказаться рядом с сыном? Почему бы нет?

А в этом случае - тем более! - необходим пример. Необходима помощь...

Сын обязан утешать отца, коль виноват в его печали...

Он недолго колебался.

Стена была высокая, но перетащить через нее лестницу уже не оставалось сил.

И тогда он решился.Резко оттолкнувшись от края стены, он беззвучно провалился в темноту.

Полет длился долго, блаженно долго - ему вдруг даже представилось, что он будет падать вечно...

Но в следующий момент что-то уперлось в его ступни, с силой согнуло ноги, и он, потеряв равновесие, упал на мягкую теплую землю.

Он лежал довольно долго, покуда наконец его не подняла ликующая мысль: всё, победа, я вернулся к людям, к своему отцу, пускай они воздвигли стену, что ж, однако я сумел ее преодолеть и - вот он я, смотрите, кто сильней в итоге, кто сохранил веру и верность до конца!..

Он встал и пошел прочь от стены, в город.

Вскоре навстречу ему стали попадаться горожане - боже, до чего хотелось сей­час же приблизиться к ним, улыбнуться и заговорить!.. - но он на всякий случай обходил их стороной, считая, что еще не время...

Прежде всего нужно было подобраться к дому...

Неожиданно над самой его головой вспыхнуло яркое сияние; он закрутился в панике на месте, высматривая путь к отступлению, но тут же понял: поздно - и бежать, и прятаться куда-то...

Слепящий луч прожектора бил со стены, упирался в него, и он был виден ото­всюду, совершенно беззащитный, голый, с перочинным ножиком в руке...

Ему стало жутко.

- Вы поглядите, - возмущенно крикнул кто-то, - этот наглец ходит голый меж людей! Ему нечего скрывать!.. Я не знаю, как это назвать, но это... это...

- Голый, голый! - завопила вмиг набежавшая толпа. - Да по какому праву? Что он о себе такое думает?!

Ну вот и все, сказал он сам себе.

Смешной, несчастный фараон - ты был непозволительно наивен...

Как можно завоевать души людей, если ты голый, если по тебе видно, что ты ничего не в силах утаить, не можешь себя выдать за другого?!.

Бедный голый пришелец...

Люди попросту не воспримут всерьез - ни тебя самого, ни твоих устремлений. А это - провал, это - конец!..

Он заметался, как зверь в тесной клетке.

Со всех сторон на него смотрели, наседали люди - чьи сердца он тщился по­корить, о боги, боги?!.

Он рванулся к стене, достиг ее и стал карабкаться.

Он цеплялся за малейшие выступы, тончайшие трещины и, обдирая с пальцев кожу, медленно-медленно полз наверх - только наверх, прочь из этой человече­ской ямы, прочь от города и света!

Наконец он взобрался.

Коротко оглянувшись, он перебежал стену, чтобы начать спуск, и в ту же се­кунду что-то обожгло его, вонзившись глубоко в живот.

Ничего не соображая, он скатился по шаткой лестнице и, падая и спотыкаясь, теряя силы с каждым шагом, побрел по пустыне, куда-нибудь - теперь какая раз­ница, куда?! - и рассудок его помрачился, и желания оставили его, он только машинально двигался вперед, вперед, не видя и не слыша ничего, шатаясь, будто пьяный, а кусок раскаленного железа сидел в животе и раздирал его плоть, его душу на части.

Он упал и уже не сумел подняться.

Он лежал, дрожа от холода и боли, над ним сияли звезды, а вокруг была пу­стыня, голая, как он сам, пустыня, и где-то вдали чернели стены замка, зубчатые стены, которые непонятно для чего воздвигли люди, - ведь любой из них мог тоже оказаться здесь, снаружи...

Или - не любой?

Кто замышлял и строил - тот всегда внутри, и кто подстраивался - тоже...

Ему было мучительно больно.

Он даже не мог пошевелиться...

Неужели и вправду конец? - вяло, точно не о себе, подумал он и вдруг запла­кал.

Он всегда боялся смерти (слишком молод был - поэтому, наверное...), да-да, панически боялся, но никогда еще она не возникала так близко, лицом к лицу...

Ему неодолимо стало жаль себя, нет, не того, чего он не добился в жизни, - именно себя.

Он страшился перестать существовать - как это вообще возможно, вдруг взять и умереть, а как же небо, воздух, книги, музыка, любовь - все прах, да?

Словно бы и не было совсем? И впредь уже не будет: раз - и всё. И дальше - ничего...