Александр Силецкий - Для начала-вечность

Александр Валентинович Силецкий

Для начала-вечность

Вадим Подушкин громко закричал, нелепо замахал руками, ища, за что бы ухватиться, но камни разом побежали из-под ног, какую-то секунду длилось ощущение полета, и тотчас от ужасной боли мир перед глазами сжался и потух. Когда Подушкин очнулся, для него все моментально стало ясно: перелом ноги... Ну, что ты будешь делать!.. Если вовсе не шевелиться, то еще терпимо. Да только невозможно оставаться здесь! Никто на помощь не придет, и никого не позовешь... Тайга, места глухие. И хоть до поселка километров десять, коли по прямой, надеяться, что кто-нибудь сюда заглянет... Год можно проторчать - и все впустую. Он лежал на боку, в неудобной позе, а над ним круто вверх уходил обнажившийся после обвала склон сопки. Подушкин мысленно проделал путь до родного поселка, припомнил все, одному ему знакомые приметы, по которым ничего не стоит отыскать тропу, и лишь с тоской вздохнул. Да, неважнецкие дела. Летом он частенько выбирался в лес на оба выходных - и рыбку половить в ручьях, и подновить свой разросшийся гербарий. Гербарий был его гордостью, не раз в район показывать возил. Вадим даже собирался написать одному известному ученому в Москву - дескать, не простой я счетовод, но и по мере сил тружусь во ублажение родной науки, о чем прошу не забывать. И вот теперь - ах, как некстати!.. Он подполз к развесистому кусту орешника и кое-как срезал ножом подходящую ветку с крепкой развилиной на конце - вроде костыля. Потом встал и попытался сделать шаг. Однако вместо этого вышел какой-то нелепый скачок, от которого боль в ноге буквально оглушила, и Подушкин рухнул на землю, не видя и не слыша ничего. Минуты через три немного полегчало, боль утихла. Только что с того? Не дойду, с отчаянием сообразил Вадим. Какой из меня теперь ходок!.. Может, попробовать ползком? Потихоньку, понемногу... Главное, попасть кдороге. Ну, а там уж - на попутке, и домой... В конце концов, не так и далеко! И он пополз. Уже под вечер, когда силы были на пределе, ему вдруг померещились людские голоса. Подушкин напряг слух. Нет, ерунда! Просто ветер поднялся и прошел меж ветвей. Просто ветер... Хотя... В общей какофонии предвечернего леса ему вновь почудились чьи-то голоса. Люди... Совсем рядом... Вот удача! С надеждой пробудились силы. Еще несколько отчаянных бросков, и перед ним открылась лужайка, покрытая цветами, - точно дно волшебного солнечного колодца. Посреди поляны дымился костер, а у костра вели беседу трое, в удивительных меховых костюмах, с большими ранцами за спиной, в ботинках с немыслимо длинными носами. Лица незнакомцев были смуглы, почти черны, а волосы, как у холеных жеребцов, мягкими белыми гривами живописно развевались при каждом дуновенье ветерка. Странные субъекты. В этакой глуши... Тем временем незнакомцы тревожно завертели головами, будто учуяв непрошеного гостя, потом один из них встал и сделал неуверенный шаг в сторону Вадима. При этом он как-то по-особенному ставил ноги, словно нащупывал носком ботинка почву перед собой. И глаза его, устремленные в одну точку, мимо Подушкина, смотрели безучастно, неподвижно, как у слепца. Но даже удивиться всему этому у Вадима уже не оставалось сил, как, впрочем, и заметить сразу, что переговариваются незнакомцы на совершенно непонятном языке. Подушкин просто лежал, едва выглядывая из кустов, и ждал - вот все, на что он был сейчас способен. Незнакомец вдруг остановился. Взгляд его по-прежнему был устремлен в пустоту. Двое у костра, прервав разговор, о чем-то его спросили. Незнакомец ответил громко и ясно, без малейших интонаций. Он немного потоптался на месте и снова застыл, словно и не представлял, что же делать дальше. Мать честная, осенило неожиданно Вадима, да ведь он меня и впрямь не видит! Это определяло многое. Прежде всего, это было страшно - само по себе. А во-вторых... Если встал незрячий, мелькнула отчаянная мысль, выходит, и те двое - такие же! Трое слепцов... Одни в тайге, вдали от всякого жилья... И как сюда попали, как? Отринув боль, Вадим из последних сил рванулся из кустов, навстречу незнакомцу. Заслышав шум, тот вздрогнул и неуверенно переступил с ноги на ногу. И тогда Подушкин приказал себе: пора! Чувство абсурдности происходящего, подлинно кладбищенского кошмара уступило жестокому и неодолимому желанию жить. Как угодно, но - жить! - Послушайте, - позвал Вадим, - кто бы вы ни были, помогите мне. - И-и... есть... человек? - не глядя на него, нелепо растягивая каждый звук, спросил незнакомец.