Александр Силецкий - Бездомные страсти

Александр Силецкий

(Москва)

Бездомные страсти

Третьего октября 1937 года, в десять вечера, в дверь моей квартиры кто-то постучал.

- Да-да, - сказал я, - войдите. Не заперто.

Сегодня утром у меня испортился замок, я вызвал слесаря, чтобы тот поставил новый, но так и не дождался целый день. Может, теперь, наконец-то, - чем ведь черт не шутит!..

Однако дверь не шелохнулась.

Она только как-то странно поблекла, чуть засветилась, и вдруг прямо сквозь нее в переднюю шагнул элегантно одетый человек средних лет, невысокий, с усталым, болезненного вида лицом.

- Добрый вечер, - сказал он, приподнимая шляпу. - Я - черт.

Ну-пу, голубчик, знаем мы эти хохмы, подумал я, выкладывай-ка все начистоту.

Да, по ведь как, КАК он вошел!..

Такого просто не бывает! В сказках разве... Да к тому же эти рожки... Там, на голове, под шляпой...

И тогда я, наконец, уразумел, что незнакомец и на самом деле мне не врет, хотя, быть может, чуточку и подвирает в чем-то, только получается все это у него красиво и, наверняка, он не оттуда, откуда вдруг могли нагрянуть каждый день...

- Ну вот, - улыбнулся гость, словно прочтя мои мысли, - теперь-то вы верите? Верите, правда?

- Верю, - согласился я.

- Вот и прекрасно, - обрадовался черт, - вы разумный человек. И не надо меня бояться. Еще никогда и никому по собственной воле я не делал зла - люди сами виноваты... Надеюсь, с вами мы не будем враждовать?

- Это было бы неплохо, - отозвался я, тщетно пытаясь унять в теле нервическую дрожь.

- Пустите меня переночевать, - сказал внезапно черт.

- Что?!

- Переночевать пустите, а? - жалобно повторил черт.

- Да вы смеетесь! - ахнул я. - Где это видано...

- Кой раз в веки попросишь человека... - вздохнул черт.

- Но зачем? У вас что, нет дома в преисподней?

- Дом-то есть... Да только... Мне нельзя возвращаться.

- Почему?

- Все-то вам, людям, разъясни! - нервно дернулся черт. - Не могу я рассказать сейчас! Это... опасно.

- Для вас?

- Для меня. И для вас тоже, если вы порядочный человек.

И тогда меня осенило.

- Простите, - сказал я, переходя неожиданно на шепот, - какой у вас в преисподней год?

- Вестимо, - так же шепотом ответил черт, не глядя на меня. - Тридцать седьмой. От конца исторического счета.

- А-а, - сказал я.

- Пустите меня переночевать, - в третий раз попросил черт. - Я завтра утром уйду, чтоб не причинять вам неприятностей.

- Куда же вы уйдете? - испытывая беспричинную жалость к нему, спросил я.

- Да куда-нибудь. К другому человеку... потом к третьему... И так до тех пор, пока все это не кончится.

- А если это не кончится никогда?

- Кончится, - убежденно ответил черт. - Когда никого не останется, кто что-то помнит, вот тогда и кончится. А может быть, и раньше... Мы никому сами не делаем зла. Это люди во всем виноваты.

- Вы тоже человек, - возразил я. - Там, у себя в преисподней.

- Вот и страдаю, - заметил черт.

- Ладно, - сказал я, - оставайтесь. Места хватит.

- Благодарю. - и черт как-то привычно принялся снимать пальто.

В половине первого, когда мы уже спали, в дверь послышался надсадный стук.

Несколько секунд мы с чертом испуганно переглядывались, потом я встал и вышел в переднюю.

Я сказал:

- Кого там черти несут среди ночи? - хотя прекрасно понимал, как нелеп этот вопрос, и потому добавил: - Ну же, заходите. Дверь не заперта.

В переднюю вломились трое: наш дворник Рахимов, пьяный еще больше, чем всегда, милиционер и человек в штатском, в кепке с длинным козырьком, из-под которого выглядывал мясистый нос с некрасивой щеточкой усов.

- Собирайтесь, - приказал человек в штатском. - Живее!

Они втроем разбрелись по квартире (как все нынче любят сувениры!..), а я пошел в спальню, чтобы одеться.

Бежать...

Пардон, куда?

К моему великому изумлению, черта и след простыл, или, может, он спрятался где-нибудь - не знаю, тогда его судьба перестала меня волновать.

Я оделся, и мы вышли из квартиры. Вещей я не взял - не велели.

Когда мы спускались по лестнице, дворник Рахимов, подгоняя, больно ткнул меня кулаком в спину и зло просипел: "У, буржуй, твою мать, догулялся, шайтан!", и я ничего не посмел ему возразить.

Через семнадцать лет я вернулся домой, снова стал работать по специальности, и, казалось, тот давнишний случай навсегда отошел в небытие.

Я уже почти забыл о нем.

По крайней мере попытался это сделать, чтобы на меня впредь не смотрели косо.

Как-то принято считать: людская память существует для забвенья.