Calypso: В среду пошел снег

-Так ты же… преставился, бать. Схоронили мы тебя…

- И что же? Ты мне не рад, сын? Может мне уйти? Водки хочу! - заорал он на весь дом

гулким басом. - Бутылку, две! Неси, давай!

«Что же будет теперь? - внутренне верещал Снарядов, - ведь теперь конец всему, всему!»

Он явственно вспомнил беседу с похоронным стариком. Выходило так, что коль не

принятый ни одним из миров чудовищный Бальтазаров нашел способ избежать тенет

послежизни и вернуться в мир материальный, то все основополагающие законы

вселенной пошатнулись и дали сбой.

«Господь не потерпит этой пакости! - верещал он беззвучно, - нас ждет апокалипсис! Мы, как колосс на глиняных ногах рухнем теперь, не только дом наш, не только страна наша, но и весь мир! Все устройство вселенское падет, ибо нет логики больше, нет

неоспоримости. Иисус…»

-Ии-с-у-у-у-ус?! - проревел Бальтазаров, приподнявшись со стула, - Бог, значить?! Ты, Кирюха, в поэтичном пьянстве своем весь мозг проел. Тебе теперь одна дорога - на тот

свет, и та благодаря мне заказана. Жалкий ты червь, Кирюха, безголосый и никчемный.

Тебе книги заповедовали что? Не поминать имя Господне всуе! ( Бальтазаров так зыркнул

на Снарядова, что тот чуть не обмочился от страха.) А отчего завет такой дан был? Оттого

что неведомо тебе истинное имя Господа нашего. Но я узнал!

Он хитро прищурился, и только сейчас Снарядов с тупым изумлением, хотя, казалось, что

изумляться уже было нечему, заметил, что стул, на котором сидит Бальтазаров, выпустил

кожистые щупальца и обвил ноги покойника. - Имя Господне - АЗИМУТ! - изрек

Бальтазаров, и в это мгновение на секунду стало абсолютно тихо кругом. Неслышно текла

вода из крана, бесшумно ревело пламя в колонке, словно в немом кино мельтешили голуби

за стеклом.

- Азимут, - в абсолютной тишине слово это прозвучало как приговор.

И снова мир обрел звуки.

- Конечно, Азимут, - встрял Степан, - потому что путь указывает. Ты, бать, вот что, лучше

расскажи нам, как тебя черти в аду ебли, без этой фантасмагории!

Бальтазаров зыркнул на сына, приподнялся было со стула, и щупальца рванулись следом, и

пламя из колонки потянулось за ним, но тотчас же сел обратно и устало произнес:

- Я тебе, паршивцу, сказал водки мне принести. Ступай в ларек, что под домом, и купи

две бутылки. Подешевле бери, подлец, - он зевнул и как-то осунулся. - Не по себе мне тут

с вами.

Все это время находящийся в экзистенциальном коконе Снарядов пытался совладать с

мертвым ужасом, сковавшим его.

«Значит, Азимут, - шептал он, - теперь, когда имя Бога прозвучало, мы все погибнем. Нет

спасения».

- Разумеется, нет, - снова прочитал его мысли Бальтазаров, - а вы бы и так сдохли. Как

лемминги. Не волнуйся, Кирилл, ты подумай лучше о… сезонной миграции, - он снова

зевнул и на сей раз ощутимо уменьшился в размерах, - или о генеральной уборке…

Сегодня наступит конец света, и я пророк его.

- Надо было тебя разрубить! - заверещал Снарядов, - и отдать твоему отцу-матери и

кладбищенскому деду-прадеду. Не тебе решать, когда миру конец! Не ты судить нас

будешь!

- Кто же вас, тлю, судить будет? - рассудительно заявил Бальтазаров и значительно

поглядел на сына. – Ты еще здесь?

- Я мигом, бать, - Степан изогнулся весь и попятился, то и дело мелко кланяясь, - щас все

организуем. Не изволь! - пискнул он из коридора и хлопнул входной дверью.

- Ну вот, - Бальтазаров вперил взгляд в Снарядова, - не хотел, чтобы сын видел. А…

пустое все! Через несколько часов рухнет мироздание, как карточный домик. – Он

внезапно вскочил, на ходу раскрывая пасть шире, шире, шире, ухватился кряжистыми

своими ручищами за Ольгу Александровну, находящуюся в полузабытьи, потянул ее к

себе и заглотнул головою вперед, целиком затолкав в себя.

- Привети мне теффку, - проскрежетал он, издавая утробные звуки животом, - по-ом

пововорим.

Снарядов потерял сознание.

Степан несся по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки за раз. В тусклом свете он

едва обращал внимание на кишащие мелкой живностью пролеты. Лишь когда ему под

ноги попалось что-то склизкое, лопнувшее во все стороны черной дрянью, он невольно

поморщился: «Алкашня! Засрали подъезд!»

Тьма, встретившая его за дверью, была непроглядна. Он глянул было на небо, но кроме

глубочайшей черноты, не увидел ни единой звезды. Фонари, недавно установленные во

дворе очередным кандидатом в депутаты, не горели. Не светился и ларек, где