Calypso - В среду пошел снег

двумя руками тяжелый замшелый камень. Потянул, с трудом приподнял над землей. Под

камнем расположились слизни, вяло копошащиеся во влажной земле. Поднявшись на

ноги, Скобский подошел к лежащей ничком Алине Георгиевне, примерился и с силой

опустил камень ей на голову. Раздался влажный хруст.

-По-по-по! - буркнул Николай Иванович. Приподнял камень и с размаху опустил его на

изменившую свои очертания голову снова. И снова.

Через некоторое время, удовлетворившись, он откинул камень в сторону и, усевшись на

спину покойницы, погрузил ладони в красно-белое месиво из костей, мозговой ткани и

плоти. Некоторое время он упоенно лепил, чувство податливого материала под руками

захватило его, и он впал в полузабытье. Впрочем, вскоре он встрепенулся, облизал пальцы

с налипшими на них кусочками мозга, что показались ему излишне солеными, и встал,

отметив неприятное покалывание в области поясницы. Ухватив тело за руки, Скобский

потащил его к озеру. После приподнял Алину Георгиевну за подмышки и тяжело

перевалил ее через борт лодочки, изготовленной в виде лебедя. Поохав для острастки,

Скобский принялся отвязывать ее…

В лучах гниющего лилового вечера, на берегу мертвого озера, сидел старый военный врач.

Глядя на покачивающуюся в воде лодку с нелепой грудой тряпья на борту, Скобский

удовлетворенно напевал: «А белый лебедь на пруду… качает павшую звезду…»

Вокруг звенели цикады.

Кокон

В глянцевом мире фальшивых зеркал не было места мечтателю и гедонисту

Петру Ивановичу Барышникову. Маленький, с вертлявой курьей головой на

длинной морщинистой шее, но со спокойным и даже надменным животом,

Петр Иванович не мнил себе иного существования, справедливо считая себя

участником извечной эзотерической войны, что происходит во все времена и во

всех измерениях. О сорока пяти годах Петр Иванович уже дважды лечился от

алкоголизма, но несмотря на запрет врачей постоянно тянулся к чарочке,

полагая, что желание это навеяно ему извне, высшими силами.

-Все не так просто, Люда, - не раз заявлял он жене, - это не физиологическое и

даже не психологическое. Тут дело тонкое… И заковыристо улыбался.

Жена и великовозрастный сын втайне считали Петра Ивановича сумасшедшим

и надеялись, что он скоро повесится.

В среду, когда солнышко только-только показалось над землей и воздух был

наполнен напоен упоительной прохладой, Петр Иванович наконец и в самом

деле спятил.

Предшествовали этому два значительных события.

Ранним утром среды Перед рассветом , проснувшись только и нежась в

постельке, Петр Иванович взглянул на сонную супругу, чей монументальный

зад вздымался подобно Уэльским холмам, над гладью простыни, и внезапно

понял, что ягодицы жены есть не что иное, как овеществленный

макрокосмический портал, способный в мгновение ока переносить существ из

внешних сфер в материальный мир, пусть и под личиной испражнений. Этот

удивительный факт заставил полувоздушного уже от вечной войны Петра

Ивановича вскочить с кроватки и незамедлительно поспешить к входной двери.

Возвышенное в нем требовало немедленной разрядки.

Не прошло и получаса, как Петр Иванович, в домашних шлепанцах на босу

ногу и полосатенькой пижамке, стучался в двери сумрачной и замкнутой в себе

пивной, что на углу Эдемской. Двери были не заперты, но Петр Иванович

предпочитал, чтобы его впустили, открыв их изнутри. Он полагал, что это даст

ему моральное право употребить четверть, как если бы ему эту четверть

навязали высшие силы.

Тут случилось второе обстоятельство, которое навсегда сдвинуло точку сборки

Петра Ивановича и превратило его в блаженненького.

На стук его, и на беду, в дверях пивной овеянный утренним бризом, могучий и

хмельной, показался немытый мужчина лет шестидесяти пяти, в кожаном

фартуке и с бородой, подчеркивающей изломанную линию вычурный рта. Под

мышкой мужичина этот, веселый и сумеречный, как оказалось потом,

сантехник-идеалист Клятов, держал нечто, на первый взгляд, напоминающее

огромный тараканий кокон.

-Извольте! - сипанул он, исходя никотином прямо в острый нос Петра

Ивановича.

-Что ты, что ты! - заверещал Барышников, прикованный взглядом к кокону.

Тотчас же уставший от баталий в высших сферах рассудок его помрачился и он

с точностью наконец осознал, что ему следует делать.