Calypso - В среду пошел снег

Родильных Камерах. Туда устремляюсь я.

Серый, остановившийся в при вспышке молнии мир остался позади. Длинный

коридор уходит в бесконечную даль. По обе стороны двери…многие из них

полуоткрыты. Я слышу плач младенцев, вопль самой жизни, что вырывается из

миллионов глоток.

Это наш бич. Наше проклятие.

За одной из дверей меня ждет жена. Врач, пожилой мужчина, постоянно

грызущий большой палец, ведет меня за собой. Невольно я обращаю внимание

на то, что верхней фаланги уже нет, лишь торчит обломок кости. Врач

отстраненно отрешенно откусывает кусочки самого себя. На лице его,

забрызганном бисеринками крови, скука.

Он жестом показывает мне на дверь. Я вхожу, изображая на лице дежурную

улыбку. В былые дни я бы принес жене цветы. До того, как все произошло. До

того, как дети стали появляться слишком часто.

Жена, моя худая, несчастная жена, улыбается мне в ответ. В глазах ее сияет

радость. У ее ног - забранная сеткой колыбель. Я заглядываю внутрь.

Там копошатся младенцы. Около дюжины, если не больше. Кучей они лезут

друг на дружку, переваливаются. В углу неподвижно лежит обглоданный

трупик. Ему не повезло. Он был слишком слаб - более сильные дети сожрали

его еще в утробе.

Жена застенчивым писком привлекает мое внимание. Я поднимаю глаза.

Жена, моя милая, добрая жена, прижимает к груди сверток, из которого торчит

голова новорожденного щенка овчарки.

Я столбенею, не в силах поверить в то, что произошло. И уже не дождь, но

слезы счастья застилают мои глаза. У нас ПОЛУЧИЛОСЬ!

Домой

Ежевечерне Дмитрий Германович поджидал Марфу подле ворот детского сада.

Вид он имел при этом встревоженный, всклокоченный и несуразный, словно

посторонние люди, и быть может даже милиционер, застукали его за

мастурбацией в центре города. Позади него степенно выступал толстый

Антоха, коротконогий и лупоглазый карапет дошкольного возраста.

Крепко прижимая к себе папку с детскими рисунками, Марфа проходила мимо,

делая вид, что не замечает Дмитрия Германовича. Таков был ритуал.

Едва завидев Марфу, Дмитрий Германович припускал рысью, размахивая

руками. Вид у него при этом становился совсем уж оглашенный ошалелый .

-Милости прошу! - орал он издалека, разевая улыбчивую пасть, - вечереет уж!

Пойдемте же, скорей!

Марфа удивленно вскидывала брови, глядела с прищуром на Дмитрия

Германовича, так, будто видела его впервые в жизни, потом улыбалась с

ленцою и произносила дежурно:

-А, Дмитрий Германович! Очень приятно! Прогуливаетесь?

В эти минуты особое наслаждение она получала, наблюдая за тем, как по-

собачьи вытягивается глупейшая физиономия Дмитрия Германовича и в глазах

его появляется всамделишная скорбь.

Становясь на ее пути и завистливо глядя прямо в средоточие ее

женственности, скрытое под строгой воспитательской юбкой, он начинал

мямлить, подбирая слова, обращаясь, впрочем, не к ней, а скорее именно к

вагине ее, но величая последнюю отчего-то по имени-отчеству:

-Я, Марфа Сергеевна, вас, мнэээ-ээ, собственно… не подумайте только… мээ-

эээ, не то чтобы специально… эээээ, так… мнэээ-э… случайно…сына, вот, из

бассейна домой…дай, думаю, мнээ-эээ, подвезу!

При этом он старательно мял глазами ее промежность.

-Да что вы, что вы, право! - смеялась Марфа искренне, - мне тут недалеко!

-Нет уж, позвольте! - набираясь смелости, Дмитрий Германович, принимался

творить жутковатые пассы в воздухе.

Разумеется, в конце концов Марфа соглашалась. Дмитрий Германович тотчас

же терял к ней всяческий интерес и семенил вперед и , изредка дергая головой.

За ним вперевалку плелся Антоха. Следом шла Марфа.

Дальнейшие события разворачивались в обычном порядке. На расстоянии 10

метров от машины Дмитрий Германович жестом фокусника доставал из

кармана ключи, нажимал на кнопку сигнализации, при этом всегда кося в

сторону Марфы багровым глазом, после, быстро перебирая короткими

ножками, обегал вокруг машины, открывал пассажирскую дверь и ждал, сияя

сально, когда Марфа приблизится. При посадке в машину он всегда помогал

Марфе, хватая ее то за локоть, то за кисть, а то и за плечо. Несколько раз

Марфе показалось, что он при этом спускал. После с виноватым лицом садился

сам, оглядывался, проверяя, сел ли сын, и, уставившись лунно на Марфу,

сипел:

-Ну что, голубушка? В ресторан?

И тотчас же отчаянно хохотал удивленный сам.