Впрочем, не так много находилось людей, желающих проникнуть в мысли Тома Риддла... Но тогда мне еще приходилось это делать — по его же просьбе, — и я знал, что Том плохо сопротивляется. Обычно он предпочитал в качестве способа защиты не окклюменцию, а встречную легилименцию или же прятал одни воспоминания под другими, "заваливая" меня массой не относящихся к делу деталей, разобраться в которых было просто невозможно.
У самого Тома способности к легилименции были не просто большие, а еще и довольно странные. Обычному легилименту нужно сосредоточиться и приложить усилия, чтобы вторгнуться в сознание другого человека. Том же очень скоро начал "слышать" чужие мысли. Он никогда не мог толком объяснить, как это происходит, — по его словам, это напоминало обрывки картинок и голосов, перемежающиеся шумом. Будто ты слушаешь радио, но прием очень плохой, да еще и помехи забивают эфир. Зато так легче было оценить других людей и при необходимости заняться их "считыванием" всерьез или же приблизить к себе. Именно так в нашу компанию вошла Эйлин Принц, которая до того держалась в стороне. На вопрос, зачем она нужна, Риддл коротко ответил: "Интересно думает".
Но у всего есть оборотные стороны. Поначалу, когда "приемник" только заработал, Том не мог находиться в комнате, где было больше трех человек, — он говорил, что слышит вокруг беспрерывный шум множества голосов, от которого болит голова и можно сойти с ума. Потом, пользуясь тем, что Слагхорн дал ему круглосуточный доступ в свою лабораторию, он принялся тайком экспериментировать с зельями, подбирая такие, которые в качестве побочного действия подавляли бы способности к легилименции. Дело шло с переменным успехом — несколько раз он сильно отравился.
Я по-прежнему играл роль лабораторного животного, хотя порядком устал от этого. Особенно когда Том принялся за совсем уж непонятные штуки — например, просил меня подробно рассказать, что я делал с такого-то часа по такой-то, а потом показывал ранее сделанные моей рукой записи, где говорилось совершенно другое. Так он тренировался в создании наведенных воспоминаний. А я боялся, что однажды он что-то напутает, и я свихнусь.
Позже мне много раз приходилось подчищать и менять воспоминания — и свои, и других людей. Дело это не самое безопасное: ты никогда не можешь достоверно сказать, что и как было на самом деле. Хотя пугает это лишь поначалу, а потом привыкаешь.
***
После экзаменов Том, как всегда, уехал в свой приют. Ясно было, что это ненадолго — теперь его уже точно должны были выставить за порог. Потом он собирался заехать к матери Долохова, а дальше поискать какой-нибудь заработок, так что тем летом я его не ждал. Я опять играл каждую ночь, балансируя на грани убытка, но уже не особо волнуясь, как мы заплатим проценты и заплатим ли. Мне было все равно, будто что-то выгорело внутри.
В тот день я вернулся с игры рано. Карта шла плохая, стол был, что называется, "холодный". Я пересел за другой, но это не помогло, так что нечего было торчать в клубе — только проигрываться без толку. Дома я сразу лег спать. Снилась какая-то чепуха — сборы в Хогвартс, платформа 9 и ¾. «По вагонам!» — кричал гоблин в форме проводника, но поезд все никак не отправлялся, а двери купе хлопали и хлопали… Злясь на задержку, я открыл глаза, непонимающе уставился на потолок спальни и вдруг сообразил, что грохот, который я слышу, доносится снизу, и это стук дверного молотка. Пришлось выбираться из кровати. Я спустился по лестнице, споткнулся о крутившегося под ногами пса, выругался вполголоса и, сопровождаемый звонким лаем, отпер дверь.
На пороге стоял Том. Усталый, весь какой-то встрепанный, с рюкзаком за спиной и холщовой сумкой в руках.
— Привет. Прости, что без предупреждения... У вас можно будет пожить пару дней?
— Да хоть все лето, — ответил я, широко зевая. — Пошли.
Мама еще спала, и в доме было так тихо, что каждый шаг Тома по каменным плитам пола отдавался эхом.
— Есть хочешь?
— Нет. Только чаю. Крепкого.
От него пахло потом и почему-то бензином. А, ну да, наверное, ехал на попутных машинах. Откуда, интересно? От Долоховых или прямиком из приюта?
Я мотнул головой в сторону лестницы, ведущей вниз, на кухню, и Том направился туда, не выпуская сумку из рук. В подвальной кухне всегда было темно, так что приходилось зажигать лампу. Когда загорелся свет, стеклянное окно с частым переплетом, отделявшее кухню от коридора, стало по контрасту совсем темным, и в нем смутно отражались наши искаженные силуэты.
Читать дальше