Unknown - ee6d13d2-f916-48f5-9385-7b5907e56738 out

Вдобавок в это же самое время американцы с русскими всерьез собрались обстреливать друг друга ракетами. Понятно, что Британия в стороне бы не осталась. Среди волшебников началась настоящая истерия. Одни наши знакомые даже хотели переехать в Антарктиду, убежденные, что это единственное место в мире, которое не станут бомбить...

Но все это было намного позже. А тогда, в середине 1940-х, очень немногие понимали, с чем мы столкнулись. А из тех, кто понимал, немногие хотели что-то делать. Большинство оставалось в плену иллюзии, что с маглами можно договориться. Вдобавок после войны в Британии появилось сильнейшее лобби маглорожденных. Любого, кто смел заикнуться о том, что маглов нужно контролировать, тут же объявляли последователем Гриндельвальда и подвергали остракизму...

***

Впрочем, тогда я ни о чем таком не думал. Работы было слишком много, чтобы вообще задумываться о чем-либо, кроме служебных обязанностей. Картотеку я выучил чуть ли не наизусть, детали дел основных клиентов — тоже, в папках ориентировался безошибочно и постепенно учился писать черновики официальных писем. Сначала их просматривала миссис Портер, потом Саймондс. Штрафовать меня стали меньше, но заработанное все равно расходилось в первый же день после получки — на еду, одежду, летучий порох, зелья для мамы, которая с возрастом стала понемногу сдавать...

Я носился, как белка в колесе, почти без выходных, и ближе к зиме почувствовал, что страшно вымотался. Рождественского отпуска я ждал, как рая небесного. А ведь в школе мне казалось, что учиться — это страшно тяжело! Только теперь я понял, что в Хогвартсе мы били баклуши.

Рождественский сочельник я провел с мамой — тихо, мирно, без всяких сюрпризов, как добропорядочный обыватель. Объелся пудинга и рано лег спать. На следующий день меня ждал в гости Колин Розье. Мама велела передать привет его родителям и выразила надежду, что мы там не будем слишком много пить. Я сказал: "Конечно", и, выйдя из дома, первым делом аппарировал в Манчестер, где в магическом квартале купил пять бутылок портвейна. Продавец упаковал их в стружку, чтобы они не звенели, и мне удалось вполне удачно замаскировать их чарами под стопку книг.

В Корнуолл я аппарировал где-то за милю от дома Розье, чтобы пройтись пешком, — мне нравились тамошние места. В Дербишире лежали сугробы, а здесь, если за зиму снег выпадал пару раз, это уже становилось событием. В пальто было жарко, а земля, сухая и теплая, как у нас ранней весной, слегка пружинила под ногами. Кое-где из-под пожухлой травы виднелись молодые зеленые побеги.

Я прошел магловскую деревню со станцией и свернул к побережью. Здесь было прохладнее, а от скрытого деревьями моря пахло песком и солью. Дом Розье прятался за холмом. На аккуратно подстриженной живой изгороди тут и там янтарными каплями застыли ягоды шиповника. Стайка кормившихся на кустах свиристелей при моем появлении вспорхнула, но далеко не улетела, — птицы расселись на ближайшем дереве, ожидая, пока я уйду.

Я толкнул калитку, прошел по засыпанной песком каменной дорожке, постучал для порядка в дверь и сразу вошел: я был здесь свой и мог обходиться без церемоний. Навстречу выскочил эльф, взял мою мантию, и сообщил, что хозяйка в теплице, проверяет, как себя чувствуют подрезанные на зиму амариллисы, хозяин в гостиной, а "молодой хозяин" — у себя наверху. Я зашел в гостиную поздороваться с мистером Розье, который сидел в кресле у камина и читал «Пророк». Услышав мои шаги, он отложил газету и поднялся, протянув мне левую руку. Пустой правый рукав был засунут в карман мантии.

Проходя мимо библиотеки, я увидел через приоткрытую дверь Друэллу. Удобно устроившись на ковре и закутавшись в плед, она разговаривала через камин с подругой. Мельком оглянувшись, Друэлла помахала мне рукой и тут же вернулась к беседе:

— Ну, а ты?.. А он?.. Да не может быть!.. Нет, знаешь, я всегда говорила, что мужчины...

Я стал подниматься по лестнице и так и не услышал, что же многомудрая Друэлла обычно говорит о мужчинах.

Из-за двери спальни Колина доносился хохот. Когда я открыл дверь, мне навстречу поплыли синеватые клубы дыма. Колин, сидя на кровати по-турецки, с очень взрослым видом курил трубку. Том, устроившийся напротив на диване, прятался от дыма за защитным куполом.

Увидев меня, Колин бросил трубку в пепельницу и кинулся меня обнимать и хлопать по плечам. Он сильно вытянулся за те полгода, что мы не виделись, был непривычно аккуратно подстрижен, а на щеках виднелись порезы, которые Колин намеренно не сводил: он очень гордился тем, что бреется уже каждый день. Мне же похвастаться было нечем — ту жалкую поросль, что появлялась у меня на подбородке, даже щетиной назвать было стыдно.