Unknown - 61ad6796-2e40-4603-ac60-bc6105305c08 out

— Любой человек способен причинить боль другому, если знать, куда бить. Вы знаете. Но не делаете этого.

— Ладно, Гарри. Давай, наконец, откроем все карты и поговорим начистоту. Возможно, единственный раз в жизни. Можешь открываться смело — у меня точно не стрит.

— Может, у вас флеш-рояль? — усмехается Гарри.

— Тогда я был бы самым везучим человеком на земле, но, как ты знаешь, это не так, — усмешка покидает его губы, и он хмурится. — Ты чего-то хочешь от меня и ради этого готов многим пожертвовать, — задумчиво говорит Риддл. — И это вовсе не слова. Это что-то куда более важное.

— Чего я хочу?.. — апатично переспрашивает Гарри, переводя рассеянный взгляд на стену. — Я хочу, чтобы всё это, наконец, закончилось.

— Что именно?

— Всё. Война. Она — вы были правы — уже не моя. И я не хочу, чтобы хоть кто-то по-прежнему заблуждался на этот счёт. Я устал чувствовать ответственность перед всем магическим миром. С меня хватит, — заканчивает он уже почти шёпотом и на несколько секунд прикрывает глаза.

— И я чем-то могу помочь тебе в этом?

— За эти два месяца вы показали, что можете дать то, что мне нужно.

— Что же это?

— Свобода, — отвечает Гарри еле слышно. — Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу покоя и немного одиночества.

— Тогда это не ко мне. А к Сант-Стефано.

— Что это?

— Необитаемый остров в Средиземном море. Не принадлежит ни одному государству. Если ты приедешь и оккупируешь его, вряд ли кто-то будет против.

В первые секунды Гарри даже не может ничего ответить. Так и стоит, даваясь словами от возмущения и оторопело глядя на Риддла.

— Да вы… Вы… глумитесь… а ведь я же…

Внезапно Риддл вскакивает из кресла и с такой силой бьёт по столу ладонью, что чашка с недопитым чаем отлетает на пол.

— Да! — кричит он Гарри в лицо. — Ты здесь открываешь мне душу, а я глумлюсь! Не нужно взывать к моей совести, которой у меня нет!

— Почему вы даже не хотите меня понять?! — с пол-оборота заводится Гарри.

— Да потому что ты сам не знаешь, чего хочешь!

— Знаю! Я хочу свободу!

— Свобода, Гарри, — это абстракция, — Риддл обходит стол, приближаясь к нему. — Просто красивое слово. И неважно, что оно означает на самом деле. Важно только, что оно значит для тебя.

— И что же оно, по-вашему, для меня значит? — шипит Гарри, тоже делая шаг вперёд.

— Свобода для тебя — просто нарушение правил, уничтожение границ. И тебе никто не даст её — ты сам должен взять то, что хочешь.

— Я хочу!

— Ну так возьми!

— Хочу!..

— Бери же! Будь свободен! Отпусти себя, наконец!

И это становится последней каплей. Слова болью врезаются в воспалённый измученный разум, действуя, как приказ. Не контролируя себя, наполняясь яростью и злостью, лишаясь последних крупиц самообладания, он резко бросается вперёд. Как ураган, сметает Риддла, с силой вдавливает его в стол, беззастенчиво впивается в его губы, напрочь теряя контроль. И окружающий мир разом выключается, вышвыривает Гарри из себя. Всё, о чём он может думать, это тонкие губы, раскрывающиеся навстречу наглому поцелую, пьянящие, будоражащие. На какой-то момент такие чувства, как стыд, страх, смущение, просто перестают существовать. Остаётся лишь болезненное возбуждение, которое, кажется, невозможно снять, и отчаянное осознание того, что он не может позволить себе окончательно потерять рассудок и пересечь последнюю черту, отделяющую его от Риддла.

Он едва может заставить себя оторваться от этих губ, чтобы вновь нырнуть в пустоту, холод и голодное желание. Его трясёт, как в лихорадке. Он с трудом поднимает отяжелевшую голову, чтобы посмотреть в глаза Риддлу и горько прошептать:

— Видите? Моя свобода — это утопия.

А потом он разворачивается и спасается с поля боя с самим собой позорным бегством.

***

Гарри обнаруживает себя на балконе второго этажа. Сильный порыв ледяного ветра срывает с волос ленту и отправляет её в свободный полёт. Заметив, что начинает дрожать уже и от холода, он достаёт палочку и небрежно накладывает на площадку согревающие чары, а затем подходит к парапету и тяжёло облокачивается о него, опуская голову.

На всё, что он хочет получить, на всё, что он может себе позволить, он сам, своими руками, наложил табу. Почти все его битвы с собой проиграны, а желаемое так не приблизилось к нему ни на йоту. Ну, что ему стоит пройти последний рубеж, разрушить последнюю стену? Но какая-то его часть по-прежнему сохраняет слишком много здравого смысла, чтобы проклинать другую — полную решимости, за её дерзость и отчаянность. Тупик. Он понимает, что заблудился сам в себе.