Unknown - f005881d-09db-4bcd-b3df-ec33585eae40 out

Гарри даже с сильной натяжкой не может быть названа прической. Может, стоило попросить у Гермионы

Гладкукладкеровского прилизелья? Гарри вспомнилось выражение малфоевского лица, когда тот увидел

Гермиону на Святочном балу в их четвертый год, и он улыбнулся. Пожалуй, только чтобы полюбоваться еще

раз этой смесью изумления и возмущения на обычно невозмутимом лице Драко, стоит вылить на голову пару

флакончиков прилизелья.

Гарри прошелся взад и вперед по комнате и снова остановился перед зеркалом. Так, а что же ему надеть?

Не пижаму же! Новый костюм? Ага, давай, напомни Драко еще раз о Шеймусе, он будет в восторге.

А имеет ли смысл вообще что-нибудь надевать?

Гарри бросило в жар, и одновременно он чуть не расхохотался, вообразив самого себя, голого, под

плащом-невидимкой. И реакцию Малфоя… хотя вот об этом было очень приятно думать.

Ты же собирался с ним поговорить, разве нет? Так что перестань мучиться дурацкими вопросами. Не все ли

равно, в чем разговаривать?

Гарри еще раз метнулся туда-сюда по комнате, вернулся к зеркалу и попытался все-таки причесать

растрепанные лохмы.

- Думаешь, с этим можно что-то сделать? - иронично осведомилось зеркало.

В половине двенадцатого Гарри задернул полог на кровати, закутался в плащ-невидимку и спустился в

гостиную. Умница Шеймус не заставил его долго ждать - буквально через минуту он уже потащил Невилла и

Дина наверх, в спальню. Гостиная опустела, и Гарри покинул ее через проем с портретом Толстой Тети.

Он боялся, что может не найти комнату - с той ночи он уже пытался несколько раз это сделать, но

безуспешно. Однако сегодня комната нашлась на удивление быстро; но когда Гарри вошел, она была пуста.

Камин не горел. Было темно и прохладно. Гарри прошел на середину комнаты, скинул мантию и обхватил

себя руками, чтобы сдержать нервную дрожь.

- Ну, где же ты?.. - пробормотал он, чувствуя нарастающую панику. Ответ пришел тут же, но Гарри не

услышал его и уж тем более не увидел; это не было похоже и на ощущение дыхания или ветерка от движения

на коже - это было что-то вроде глубокого внутреннего чутья, подсказывающего Гарри, что он стоит

сейчас за спиной.

Раздался легкий шелест, две руки, задев рукавами кончики растрепанных волос, выскользнули откуда-то

сзади, стянули с него очки; и вот Гарри ощутил, как на глаза ему легла мягкая ткань. Ее затянули, но

не сильно, и завязали узлом на затылке. Гарри снова пробила дрожь, но уже не зябкая, а горячая. Пара

знакомых нежных рук скользнула по плечам, и Гарри даже сквозь двойной слой ткани - робу и футболку -

ощутил, насколько горячи ладони.

Дыхание коснулось лица Гарри, сухие разбитые губы прошлись по его губам, руки неторопливо расстегнули

робу, сняли ее, потом футболку, и стали поглаживать грудь, плечи, обнимать и гладить спину, слегка

царапать ногтями… Гарри робко поднял руки, чтобы обнять его, но он провел ладонями по плечам и

предплечьям Гарри, принуждая его руки вновь обвиснуть вдоль тела.

Потом Гарри повлекли куда спиной вперед, слегка подталкивая в грудь, пока он не уперся в край стола.

Его властно опрокинули на холодную полированную столешницу; руки сноровисто разделались с ремнем и

стянули с Гарри штаны, которые застряли на ботинках, но ловкие руки разобрались и с этой преградой.

Легкое стройное тело накрыло гаррино, и он почувствовал прикосновение шелковой ткани к обнаженной

коже. Одна рука забралась ему в волосы и чуть дернула их, запрокидывая голову. Гарри понял, зачем это

нужно, еще до того, как влажный шершавый язык проехался по нежной коже шеи, и Гарри дернулся от

первого предвестника грядущего наслаждения. Он резко выдохнул, сообразив, что задерживал дыхание, и,

воспользовавшись этим, тонкие пальцы проскользнули ему в рот.

Он лизнул, пробуя их на вкус. Это была соль, крем с каким-то сладким тропическим запахом, и легкий

привкус пиленых ногтей. Гарри еще откинул голову, чтобы пальцы выскользнули у него изо рта и легли на

губы, и начал облизывать их один за другим.

Вылизывающий его шею язык забрался выше и начал ласкать мочку уха. Гарри хотелось стонать, но стонать

он не мог - рот был занят. Его любовник не издавал ни звука, Гарри слышал лишь его дыхание, но что-то

- может быть, что-то, что было в этом дыхании - говорило ему лучше вздохов, стонов и слов, что тому

нравятся действия гарриного языка. Гарри хотел доставить ему удовольствие. Он хотел быть благодарным.