Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

Комиссар НКВД встретил меня в кабинете. Начались рас­спросы, показавшиеся мне допросом. У него на столе уже лежа­ло мое «дело». «Дело», собственно говоря, состояло из анкеты и биографии. Выслушав мой рассказ, Озолин был предельно кра­ток:

- Ну что ж, вроде ты нам подходишь. А теперь пойдем к «ста­рику».

Мы прошли в другой конец коридора и попали в приемную, где нас встретила Наташа Звонарева - секретарь Берзина. Пе­реговорив со своим шефом, она впустила нас к нему в кабинет.

За столом я увидел плотного сложения человека, довольно моложавого на вид, но седого, с очень добрым и симпатичным лицом. На петлицах у него было три ромба. Этому «старику» в то время было всего 44 года, а был он уже начальником Главного Разведывательного Управления (ГРУ). Спустя пять лет армей­ский комиссар 2-го ранга Берзин был, как и Озолин, репресси­рован.

Встреча с Берзиным круто изменила мою жизнь. Меня взяли на работу в ГРУ. Мне только что исполнилось 23 года. Я был слишком молод, слишком неопытен, но в то же время энергичен и исполнителен.

К моему большому удивлению, никто в управлении мне так и не объяснил, в чем заключаются мои обязанности. Мне давали разного рода задания, и я их прилежно исполнял, не задавая лишних вопросов. Уже тогда я понимал, что осторожность не по­мешает, и чем меньше докучаешь начальству, тем для тебя же луч­ше.

Наш отдел занимался расшифровкой телеграмм, приходив­ших от резидентов ГРУ за границей. К этому участку работы сам Берзин относился крайне внимательно. Он никогда не допускал небрежности и нарушений в порядке хранения и обращения с шифротелеграммами. Если составлял шифровку лично, то все­гда писал на положенном для этого бланке, корешок же, на ко­тором сотрудник должен был проставить число и время отправ­ки текста, непременно оставлял себе.

Шифровки Берзина никогда не носили начальственного или приказного тона. Они всегда были благожелательными, закан­чивались добрыми пожеланиями, часто вопросами о здоровье и судьбе родственников и друзей или сообщениями об их само­чувствии, если семья и близкие люди наших агентов оставались в Советском Союзе. Этим он показывал нам, подчиненным, пример того, как надо относиться к тем, кто работает за рубе­жом, подчеркивал, что доброе слово для людей, которые в слож­ной и опасной обстановке, часто в одиночку, рискуют жизнью, имеет огромное значение, и об этом не следует никогда забы­вать.

Среди резидентов, присылавших шифровки (а каждый неле­гальный агент за границей имел свою шифросвязь), у него было много друзей. Он часто писал им сам, при этом (вопреки присво­енным резидентам псевдонимам) называя их одному ему извест­ными именами.

Одновременно наш отдел обучал уезжавших резидентов или их связистов правилам пользования индивидуальными шифра­ми. Некоторые из них работали вместе с Берзиным еще в боль­шевистском подполье. Все они относились к начальнику ГРУ с большим уважением и симпатией, но без малейшей доли подо­бострастия и лести.

Мне было интересно работать. Время бежало быстро. Я, как губка, впитывал в себя все новое. И вдруг...

В начале июня 1934 года Озолин неожиданно вызвал меня к себе в кабинет и завел разговор о том, что я якобы уже достаточ­но долгое время поработал в Центре и настала пора отправлять­ся в зарубежную командировку. На это я, как всегда, коротко от­ветил стандартной фразой:

— Готов выполнить любое задание.

Комиссар разъяснил, что мне предстоит командировка в Хар­бин, в Управление Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). В то время этот город никаких ассоциаций у меня не вызывал, и отнесся я к предложению комиссара лишь как к оче­редному служебному заданию. Харбин так Харбин.

К середине июня 1934 года все необходимые документы были готовы, я прошел необходимые проверку и подготовку. Перед отъездом меня должны были представить «Старику».

И вот вместе с Озолиным мы направились в кабинет Берзина. На этот раз в наших руках не было привычных шифровок. Я пол­ностью был готов к отъезду в Харбин, хотя, признаюсь, суть мо­ей новой работы в Китае мне представлялась смутно.

Благословение Берзина было обязательным: он давал оконча­тельное «добро» на отъезд любого сотрудника ГРУ в служебную командировку.

К моему удивлению, у Берзина возникли какие-то сомнения в целесообразности моей поездки в Китай. Он сначала внима­тельно на меня посмотрел, а потом задал совсем не протоколь­ный вопрос:

- А у тебя самого есть желание ехать в Харбин?