Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

Признаться, я не знал, о чем говорить с представителем Ин­туриста. Для меня «заморские» слова «Миллуоки», «Гамбург», Интурист ровным счетом ничего не значили, но я решил пока­заться опытным путешественником и многозначительно спро­сил:

- А вы не скажете, какой тоннаж у «Миллуоки»? Директор Интуриста с удивлением посмотрел на меня из-под очков и на мой вопрос ответил вопросом:

- А для чего это вам? Вы что, собираетесь покупать этот паро­ход?

Я понял, что он не видит во мне солидного путешественника.

Дальше все происходило настолько быстро, отработанный ме­ханизм действовал так четко, что я лишь в последний день перед отъездом оказался снова в кабинете Берзина. Он, как всегда, был краток.

- Тебе повезло, - сказал начальник ГРУ. - Скоро ты ока­жешься в интересной стране. Главное - не теряй драгоценного времени, используй все возможности для своего образования, изучай язык. Что касается конкретной работы, то тебя, наверное, уже проинструктировали, и мне добавить нечего.

Конечно же, я не сказал, что никто меня ни о чем не инстру­ктировал.

Мне бросились в глаза его озабоченность и грусть во взгляде. Создавалось впечатление, что, разговаривая со мной, Берзин ду­мал о чем-то своем. Интересно, знал ли этот умный человек, что Сталин уже занес зловещий меч над головами многих его соратников. А если знал или догадывался, надеялся ли избежать трагической участи?

В скором времени Берзин был арестован и расстрелян. Ста­лин тогда только разворачивал свой кровавый поход и начал его с уничтожения неугодных ему крупных военачальников.

Как известно, перед войной Сталиным было ликвидировано до восьмидесяти процентов высшего офицерского состава: 3 из 5 маршалов, 13 из 15 командармов, 57 из 85 командиров корпу­сов, 110 из 195 командиров дивизий, 220 из 406 командиров бригад; Всего за этот период было репрессировано 40 тысяч офицеров и генералов (37 тысяч в сухопутных войсках и 3 тыся­чи на флоте).

...Но вернемся к нашей поездке. На дорогу от Москвы до Нью-Йорка мне выделили пятьдесят долларов. Много это или мало, я не имел ни малейшего представления, но на всякий слу­чай деньги спрятал подальше, чтобы не доставать их до Америки.

Мы покидали Советский Союз через пограничный пункт Не­горелое, за которым начиналась, как тогда говорили, «белогвар­дейская» Польша. На границе с нашей стороны висел большой плакат с лозунгом: «Революция - вихрь, сметающий все границы». Подразумевалось, что в скором времени во всех странах ми­ра, в том числе и в Польше, установится советская власть.

Пограничные формальности прошли гладко и почти незамет­но. Со стороны мы выглядели, наверное, жалко. Безобидная, очень скромная молодая пара с ребенком, вызывающая только симпатии и сочувствие. Одним словом, мы добрались до Гамбур­га без особых происшествий.

Сделав первые шаги по немецкой земле, наша семья столкну­лась с неожиданными препонами: не зная языка, мы с огромным трудом добрались до пароходной компании.

Правда, там нас приняли неплохо, проверили билеты, указали номер каюты, накормили и обещали на автобусе доставить к при­стани, где уже стоял «Миллуоки», которому вряд ли суждено будет войти в историю человечества только потому, что на нем плыли в Америку такие «знаменитости», как я и моя семья. Мир, разумеет­ся, об этих «знаменитостях» еще не знал и, вероятно, никогда не уз­нает. Это я так с юмором думал о своей поездке. На самом же деле на душе все время было неспокойно. Новая и незнакомая обста­новка не способствовала хорошему настроению. Мы чувствовали себя маленькими и затерянными людьми в бурном океане событий.

Отплыли мы из Гамбурга в Нью-Йорк в тихий августовский день и, стоя на палубе, наслаждались прекрасным видом удаля­ющегося от нас берега. Я удовлетворил свое любопытство в отно­шении тоннажа нашего судна: его водоизмещение было что-то около 21 тысячи тонн. Действительно, эта цифра мне ни о чем не говорила.

Пароход оказался очень уютным, а наша каюта - прямо-та­ки «царской». Мы еще никогда не видели такой роскоши и бо­гатства. Во всяком случае, каюта была куда респектабельной, чем наша комната в коммунальной квартире в Москве. Единст­венное, что продолжало смущать, это убожество наших туале­тов. И к завтраку, и к обеду, и к ужину мы выходили в одном и том же обличье.

Первые два дня плавания прошли для нас незаметно. Мы гу­ляли по палубе, загорали, купались в бассейне, играли в пинг-понг. Я оказался одним из лучших игроков и тем самым завоевал популярность среди пассажиров. Окружающие нас люди всяче­ски стремились выказать свое расположение. Языковой барьер мы преодолевали с помощью жестов и какой-то смеси русского с тарабарщиной. Все было хорошо. Мы наслаждались путешест­вием, забыв обо всем, что могло нас беспокоить. Однако до кон­ца испытать удовольствие от трансатлантического маршрута нам было не суждено.