Nataly: Михаил Абрамович Мильштейн

В этом детском доме действительно всем заправляли сами ребята. Не было уборщиц, поваров, бухгалтера, заведующего. Ребята сами готовили пищу, сами убирали за собой, сами следи­ли за дисциплиной. Как уже говорилось, старшими, которым все строго подчинялись, были Володя Цимайло и Наташа (ее фамилии, к сожалению, не помню). Каждый новичок обязан был все о себе рассказать, и голосованием общего собрания ре­шался; вопрос, принять его в пионерский детский дом или нет. Ребята учились в поселковой школе на общих основаниях и в 17—18 лет направлялись в среднее или высшее учебное заведе­ние. Мне все это было по душе. Вечером, на собрании, я под­робно и откровенно рассказал о себе, ничего не скрывая, пообе­щал, что буду строго соблюдать все правила социалистического общежития и смогу выдержать испытательный срок, если меня не захотят принять сразу же в свои ряды. Но я был единогласно принят.

Четыре года, проведенные в этом детском доме, стали, без со­мнения, самыми радостными и светлыми годами моего детства и юношества. Вот только с учебой были большие трудности. По возрасту я уже должен был учиться в шестом классе, а по знани­ям мне надо было начинать чуть ли не с первого. Меня все же приняли в пятый класс, и с помощью ребят я окончил школу с хорошими оценками по русскому языку и литературе и лишь удовлетворительными по точным наукам.

После ухода из детского дома я поступил в педагогический техникум имени Профинтерна, который находился тогда в Мо­скве, в Подсосенском переулке. В техникуме, естественно, я при­нимал активное участие в общественной жизни, стал секретарем комсомольской организации, в которую входило несколько со­тен комсомольцев. По окончании техникума женился на студент­ке этого же учебного заведения. С тех пор прошло шестьдесят лет, у нас два сына, четыре внучки и один внук, и за все шесть десяти­летий не было ни одного дня, который бы хоть как-то омрачил нашу совместную счастливую жизнь.

После окончания техникума мне предложили работу в Цен­тральном комитете профсоюза работников просвещения. Меня приняли на должность руководителя группы контроля и испол­нения. Председателем ЦК был Шумский, секретарями ЦК — Миханошина и Кучинский. В Центральном комитете работали старые большевики, чей партийный стаж исчислялся с начала века. Все они в дальнейшем были арестованы как «враги наро­да» и пропали без вести. В годы «хрущевской оттепели» их реа­билитировали. В ЦК профсоюза работников просвещения я проработал всего два года. В 1932 году был объявлен призыв молодых людей моего возраста в армию, и в сентябре я был призван на действительную службу и стал рядовым 1-го полка связи Московского военного округа, который располагался то­гда в Лефортово. Между прочим, мне полагалась бронь, но мо­лодежь моего времени была воспитана в духе советского патри­отизма. Ни минуты не сомневаясь, я, разумеется, от всякой брони отказался, считая службу в рядах Вооруженных Сил только что народившейся Республики Советов своим священ­ным долгом.

ГЛАВА II

УРОКИ АНГЛИЙСКОГО

Военную службу я проходил в Москве, где и получил первое звание — командир взвода. В нашем воинском подразделении го­товили специалистов особого профиля.

Еще до окончания службы мне неожиданно поступило пред­ложение от главного редактора «Учительской газеты» Полон­ской. Она приглашала меня на должность заведующего одним из отделов этой газеты. Все что касалось моей досрочной демоби­лизации, главный редактор брала на себя, ссылаясь на свои хо­рошие отношения с Михаилом Николаевичем Тухачевским, в то время одним из руководителей Наркомата обороны. Но служба в армии была мне больше по душе. Сказалось мое пребывание в детских домах, и я, к большому неудовольствию Полонской, от­казался от столь лестного предложения. В конце 1933 года я за­вершил действительную службу в армии, прослужив всего один год, так как имел среднее образование.

Прошло всего несколько дней после демобилизации, как ме­ня неожиданно вызвали по незнакомому адресу в Большой Зна­менский переулок, 19, в бюро пропусков. Зачем и к кому меня приглашают, об этом не было сказано ни слова. А спрашивать, понятное дело, в моей ситуации было не положено. В назначен­ный час я явился в указанное место. Дверь в бюро пропусков оказалась закрытой, и первое, что меня поразило, это то, что она открылась, как по команде, после того, как я нажал кнопку. При­чиной такой оперативности, как я тогда думал, были последние достижения нашей советской техники. Там мне дали пропуск к комиссару Озолину. В то время он возглавлял (если не ошиба­юсь в нумерации) седьмой отдел НКВД. В дальнейшем, в 1937 году, Озолин был репрессирован.