user - Содержание

был закрыт, потому что там была выставка подарков Сталину. И

много лет это было. Так что вообще западную живопись негде

было увидеть. Мы были очень рады, мы очень много от него

получали. Он блестяще проводил эти занятия, он был весь в

музыке.

Я не могу показать, как он играл. Но вы знаете, что когда ему

что-то нравилось, какой-то фрагмент, – он не только его играл, он

и пел. И, мы уже потом узнали, [он пел], если там красивая

гармония или красивый поворот, или модуляция красивая.

Потом, когда мы сами слушали музыку, мы говорили: «Ну, это

тую ». Ему не хватало рояля, он ещё голосом это добавлял.

Нет, это [как Локшин пел] я вам не покажу. А вот в классе

инструментовки, скажем, мы делали так: значит, бралось

сочинение для фортепьяно и надо было его оркестровать, сделать

оркестр. И мы сначала с ним [Локшиным] обсуждали. Вот он

спрашивал: «Какие инструменты я здесь могу услышать и как

здесь, что здесь?» Значит, обсуждали, потом я это писала,

приносила ему и он что-то исправлял, что-то показывал. Это

было очень интересно, тем более перед этим я училась у других

преподавателей по инструментовке. Я не могу даже сравнивать

эти занятия, насколько много они мне дали. И потом даже, когда

я играла какие-то сочинения, я всегда думала: а как это может

звучать в оркестре? Так что эти вот занятия – это мне мои знания,

мой багаж на всю жизнь…

Мы сыграли с ним [Локшиным] все симфонии Малера и вообще

мы всю музыку играли, очень много музыки в четыре руки. Это

было однажды вот так: я была на уроке, позанималась и пошла

уже к двери, а следующий студент ещё не пришёл. И вдруг он

меня спрашивает: «Скажите, а вы любите стихи?» – Я говорю:

«Люблю». – «Хотите, я вам почитаю?» И вот я помню, как я

стояла у двери, он достал записную книжку и стал мне читать

стихи – очень красивые стихи, замечательные. Я помню, что,

среди других, он прочитал мне и сонет Камоэнса, на который

через много лет он написал симфонию. После этого случая мы

как-то подружились, и когда не приходил кто-то из студентов, я

всегда уже оставалась и мы просто музицировали. И дело в том,

что ему негде было жить. Он жил у знакомых. А я тоже жила в

коммунальной квартире, и мне торопиться домой было нечего.

Поэтому вечером, если мы находили класс, мы всегда брали ноты

и играли, много играли. В общем, всю музыку я знаю с тех пор.

…Я вспоминаю события 50-летней, больше чем 50-летней

давности. Вот я училась у него с 44 года по 48 год. А в 1948 году

я пришла в консерваторию как-то и увидела на стене приказ, в

котором были имена уважаемых профессоров, преподавателей

консерватории, которые увольнялись без указания причин,

просто увольнялись из консерватории. В этом списке был

Александр Лазаревич Локшин.

Положение у него тогда [в 44 г.] было ужасное, потому что он

был болен и у него была язва желудка, и вообще это ведь была

война. Понимаете, уже одно сознание того, что каждый день

тысячи людей гибнут – уже трудно переносимо. А кроме этого

ещё был голод, конечно, не такой, как в Ленинграде, но всё-таки

голодно было. И вот, когда он был голоден – у него были так

называемые голодные боли – а если он что-то поест

некачественное, у него были опять боли. Несколько раз его клали

в больницу вот. Но это ему не помогало. И вот, значит, ему

пришлось сделать операцию. Операция была очень тяжёлая, и он

её трудно перенёс и после этого он долгое время себя плохо

чувствовал.

У него было две рубашки. Значит, одну он носил, другую

стирали. Потом у него был один костюм, и я его чинила таким

образом: брала ножницы и отстригала нитки, которые висели на

рукавах. А всё-таки он был преподаватель консерватории, и он

себя чувствовал плохо. Поэтому он мне как-то сказал: «Я написал

заявление в Союз композиторов. Прочесть?» – Я говорю:

«Хорошо». И вот я помню это заявление в Союз композиторов от

члена Союза композиторов: «Ввиду того, что моя экипировка

пришла в упадок, прошу выдать мне ордер на фиговый лист». Я

сначала не поняла, о чём речь идёт, он мне объяснил. И, вы

знаете, ему выдали ордер на материал (тогда ж нельзя было

пойти и купить) и, значит, он купил себе материал, потом сшил и

стал ходить уже в приличном костюме. Но у него не было

ботинок. Тогда мы в складчину купили ему ботинки на день

рождения. Как я говорила – от меня один ботинок, а другой