Так она могла бы сказать, но вместо этого снова легла, как подарок для смерти, легла, чтобы проверить собой – тем, что она никак не могла осознать.
*******
Все подходили к своим местам, туда, где они будут находиться, когда начнётся спектакль, когда событие будет запущено. И Гюн не должен был опоздать. Вот что он теперь сделал: поставил себя как приманку, и где-то шорох в кустах, где-то угроза – там готовился к прыжку социум, тот самый хищник, что выедал личность до человека, оставляя паразитирующую тварь, и Гюн стоял там прямо на видном месте, с оборванным мясом, стоял, предоставляя себя на обед, и каждый раз новый кусок отрывался – боль, и на месте оторванного куска вырастала заплатка из ничего. Как он хотел дойти до этого состояния, глубоко человеческого, ему надо было дойти, чтобы увидеть масштабы слепоты, которая их поразила.
И предел был совсем уже рядом. Гюн чувствовал, как его запасные жизни исчерпывались – пачка жизней, которые он создавал для каждого вопроса, чтобы «не показывать на себе». Открытая возможность уже поехала, начала закрываться, необходим был решающий шаг, и чтобы его угадать, он беспрерывно шагал. С утра пошёл бродить и к вечеру перебродил все улицы, набрал ведро плача и оказался в каком-то квартале, где были разбросаны светильни – на случай, если ночью кому-то потребуется свет, лунные парки и дома иллюминаций, и можно было надевать неоновые ободки, как бы выступая в роли ангелов. Так он старался перебродить, а потом снова приходило утро, и он шёл познавать эпоху перевёрнутого рассвета, и на ступенях его познания пел хор ярко-золотых. Некоторые люди умели создавать через горло, как новое искусство: выпевание города и ракет, зданий и причудливых кораблей, целые планеты удавалось выпевать. Это было его любимое место в городе – дом, где играли на органе и пел хор. Все остальные он сразу же забывал и никогда не возвращался туда, ведь города создавались как воплощение чужого, чтобы люди приезжали и, как в гостях, никакого свыкания.
Гюн стоял перед домом и слушал этот хор ярко-золотых, но что-то постоянно гудело – мимо носились фургоны с событиями, и это мешало, но этого нельзя было избежать. События играли важную роль в жизни людей: их перекупали, их дарили, запасались ими впрок, события стали товарами. Редко где события происходили сами по себе: их производили как вещи, шили, строили, выдували как вазы, вытаскивали из идей. Событие – это было такое вибрирующее существо, одушевляемое с помощью эмоций; событиями спекулировали, продавали их на чёрном символическом рынке – события и некачественный свет, в них содержащийся, и люди продолжали пропускать через себя все эти события, как мешки сыпучего корма, вылепленного по формам вымершей природной еды, и люди старались показывать себя живыми, они как бы говорили: вот, можете убедиться, я в полном порядке, можете убедиться…
Фургон проскочил очень близко от его ноги, и Гюн еле успел отскочить, но оттуда даже не извинились, только кинули событийную газету, он раскрыл на любой полосе – и, конечно же, рубрика «Происшествия»: какой-то человек украл контейнер событий и попытался вывезти в далёкие города, но на границе его остановили, спрашивали о накладной, просили документы, но у него не было никакой накладной, и тогда он достал налáжную и попытался наладить отношения, но у него не приняли этот документ, и он ухитрился бежать, но его поймали и хотели отобрать гордость, но он сказал, что это раньше уже сделали, крутнулся вокруг своей оси и сам превратился в событие. Его уложили в контейнер вместе с другими товарами и повезли обратно в город… Такие у них были новости. Гюн аккуратно вбросил газету в ближайший фургон и продолжал путешествие.
Теперь реальность делили на события, а что было раньше? На эту тему он и размышлял. Если сейчас кусочки откалывались каждый день, то раньше отваливались большие куски – война, например, как они раскидывали взрывы по палкам, и люди бежали, плюя этими взрывами, как что-то страшное, а теперь: подумаешь, ерунда, чья-то мораль отрублена, болтается, но кому это страшное? Никому это не страшное. Живут как розовая пелена для самих себя, и даже голода не боятся: давно забыли, как они боялись голода. И света такого не найти, хотя кто-то скучает, и вживление света – модная операция, тренинги, теория, потом – практические занятия, и на выходе вы наивный как феечка, добрый и смелый – так об этом принято говорить… Как изменилось мерцание? Померкло – по меркам: меркантильный.
Читать дальше