Юна - ВЫСМАТРИВАТЕЛЬ file

*******

Женщина. Да, женщина. Что это? Пела и вдруг села вязать. Длинноволосый свет. Красота, собранная из бытовых молекул. Идёт по жизни, дарясь. Вручившись, она спокойна.

Так кто-то говорил со стороны, увидев её, а сама она только начинала понемногу ощущать себя, и откуда-то извне: что-нибудь скажи, но она зализывала рот как рану изнутри, живородящий язык без слов. Как она не умела думать себя, говорить себя, и снова, оставаясь одна, не могла выносить это одиночество, набитое чем-то незнакомым (собой).

Пыталась обнаружиться среди вещей. Рисовала глазкú на дверях, чтобы двери смотрели, рисовала на стульях, торшере, и все они стояли там и пялились друг на друга, как будто бы увидели окружающее пространство, и у них вырастали характеры. Так ехали стены, косились стулья – и странно, что их раньше не додумались отпустить. Предметы жили, как в мыльных домах. И это то, что она создала, – мыльный дом. Сразу же захотелось показать его, вынести на свет. Ибога хватала, но всё время выскальзывало, и тогда она стала руки тренировать, стирать, чтобы до наждака, чтобы держали, но как-то потом поняла, что это делается через глаза, и чуть не поранилась, пытаясь навострить этот взгляд, но всё перепутала опять. Надо было собраться, и ибога сжалась вся изнутри, напряглась, чтобы совместить все свои части, и стала тугая – готовые узлы рук, связанные для объятий, но пришлось распустить. Подошла к зеркалу и отражалась изо всех сил, но всё никак не могла отразить: как некоторые умели отражать свои взгляды и свою позицию. Выкрутила четыре круга у виска, как будто лампочку откручивала, никогда не горевшую, и думала, где же не горит, где же не горит, но теперь, кажется, нашла – откручивала с мыслью «дурачок-дурачок» – (я).

Как если представить, что это море, и она сломалась и барахталась двумя половинами по песку – какое-то животное, пытающееся выявить орган, которым оно контактирует с миром, перемешанное с причиной самого себя. Она выравнивала себя по вертикальной прямой, правила горизонтальной линией сна, и каждый вечер выкладывала себя, чтобы равнять, а утром вновь ходила по огромным пескам, и рыхлое тесто жизни по крупицам рассыпано, и эти босиком по песку, как отдыхающие, все идут по одному пути, желательно пьяные, с мутными зрачками глаз, выговаривая: я есть истина, познайте меня в полноте моего представления . Они – роны-роны, они – голова, они – плач, они все время отнекиваются – и ей меньше всего хотелось бы за ними повторять.

Так она срывалась, стояла между деревьев и никак не могла угадать, что же это с руками: кулаки заплелись и никак не получалось разжать. Руки казались необходимы: там пальцы и можно скрещивать наудачу, что-то показать на стене, и она пыталась раскрывать, смотрела на дерево, как оно было раскрыто, но кулаки оставались там. Пальцы сжимались, и ибога смотрела через людей, она смотрела через всех, и они были всехние. Она смотрела через них и видела: куда бы они ни ходили, они ходили туда, как маленькие проходимцы, стояли там, пели и жили. Ещё корявили – обрывали слова, и рваные фразы. Вот что имелось в виду: люди сжимались, и всё вокруг сжималось. Начиная со времени и заканчивая словами, всё сжималось, и вскоре человек пополз.

Так она читала по деревьям, а те стояли, загадочные, путали ветер, терпели дупла плюс птичья щекотка, и кто бы сказал, что у деревьев есть нервы? Никто бы так не сказал, но вот однажды они выстрелили в самое себя изнутри. Люди оглянулись, а деревья корявые стоят, и это ствол от внешнего мира. Решили так: случаи сумасшествия у деревьев. Дерево – это полный смысл. Книга – это первое сжатие, глупость – это второе. Когда-то ибога верила в лесников, ждала их. Они читали с помощью рук и знали сюжеты каждого дерева, способного превратиться в текст. Когда-то ибога ждала лесников, но лесники не пришли, и ей пришлось разбираться самой.

Она пыталась читать по деревьям, она читала по деревьям, но не улавливала смысл. Смысл – это недоступное для кого-то кто ибога. Девушка потягивает бровями, надеясь рассмотреть эту мысль, но она не даёт себя, скатывается в ощущение, и она гонится, пытается воссоздать, трётся о кору земли, земля как огромное круглое дерево, и она трётся об него – жить, превозмогая древесность. И размотать бы кулак. Сначала – кулак, потом – голову. Что-то из прошедших времён – тонкие хрустальные ценности, которые хранились в женщинах, ими передавались, через них росли, но потом женщина стала человек, и сразу же предельно упрощена, как кулак сжата. И что-то должно просочиться – сгусток и то, что выходило из людей, но теперь это была только слизь, и все они жили так – в огромном выделении новых времён. И броситься бы в самое будущее с вот этими кулаками стремлений, с этими криками, говорить: какая я скукоженная – как трещина, но полная версия прилагается, вот она прилагается, и надо только открыть.. .