Юна - ВЫСМАТРИВАТЕЛЬ file

Медленно двигался в тишину, шёл по бугристой мостовой, долго дворами заходил, спускался в самую глубину, стараясь не упасть, но всё-таки споткнулся обо что-то лохматое, и можно было уловить контраст – там возились клубкоголовые личности в волосатых шапках, позиционирующие себя как ничтожеств. Они играли на бешеной лютне, а сзади позировал хор из общественного мнения, и какая-то девушка стояла там, бледная такая с публичной ошибкой, и они пели её торжественным шёпотом, хором управлял признанный профессор клеветы, и Гюн уже не мог выносить, и бежал – так бежал, что ноги пружинили, увидел дверь и заскочил в какое-то учреждение. Встал около стены, но это тоже было не слишком спокойное место: рядом с ним метался человек, он так сильно метался, что стоило его задеть, и он сразу же начинал говорить – про цены и какое время было хорошее, так он говорил, и вскоре становилось понятно, что он не вынул своё тело из драки с двадцатым веком.

Гюн повернулся и заглянул ему прямо в глаза, а там – кишащее вываренное время, события – порошок, всё перемешано, и это варево двигалось, наседало. Люди гудели как старая свалка, и он видел в них нераскрытые письма, невыросшие цветы, загнившие цели. Это те, которые не дошли до своего смысла. Кто-то из них даже и не выходил, кто-то из них застрял. Кто-то всё время болел: целым человеком болели, ещё болели компаниями, объединениями, ходили по улице и думали, где же не будет болеть. И они прислонялись к углам, и скребли пятками и локтями по стенам, но всё было не то. Это шипело как розы, подшипывало – как они тёрлись о стены, но роз никаких не было, а то бы кому-нибудь подарили, но роз никаких не было, а только подшипывание. И они слушали это и никак не могли сосредоточиться, потому что оно всё чесалось; сначала время от времени не могли, а потом и совсем разучились. Люди разучились, но даже никто не заметил, как люди разучились…

Гюн оторвался от глаз, но вцепился в его плечи и тряс человека, как будто яблоки могли покатиться с небес, и яблочный дождь: вы же физик, я вижу, вы физик, и вскоре агрессора уводили за дверь, его выкидывали, и Гюн грандиозно летел, как в поисках яблочного дождя, и руки были огромные, как корзина, голова – как корзина, но – ни единого яблока, ни единого озарения, а только мусор: это ведь корзина для чудес, моя голова.

Это корзина для чудес . Так он стремился к людям, так он говорил им, но люди игнорировали, и тогда он выпорхнул журавликом из-за случайного угла, напал на объяснителя, выхватил у него знак и стал зазывать: обзорные экскурсии, обзорные экскурсии , подходите, и когда набралось достаточное количество людей, он начал проговаривать текст, истерика которого билась у него в голове: «Город – это каменный контейнер жизни, кишащий невиданными бактериями событий, которые приводят к заражению, и каменное гниёт…» Так он галлюцинировал, и люди расходились, только один человек не ушёл, и кто вы такой , но Гюн услышал лишь собственный голос: зачем я всё это говорю?

– Ты просто растерян. Раньше тебя сдерживало усилие (высматриватель), но теперь ты почти человек, отсюда некоторые варианты безумия, – вот то, что он услышал, и бабка-кишечница предстала во всей своей лохмотной красе. – Но, впрочем, не за этим ли ты пришёл сюда?

Бедняга склонился головой на плечо:

– Не думал, что будет именно так. Я – почти человек, и как это описать: что-то живёт меня, мои ногти живут меня, а я живу их – и этого довольно для приличной судьбы, так они решили, и у меня не получается понять, почему они не видят высоты их собственной головы, почему они ходят скукоженные, как образец, и не хотят жить полным человеком? Этого я пока не понял.

– Продолжай наблюдать. Где-то будет предел, там, где мысль и человек, её думающий, оба изменяются до состояния истины, и ты увидишь, как видят они. А теперь…

Бабка вынула яблоко из кармана и опустила его мужчине на голову:

– Представь, что это благословение. Слово старинное, но не знаю, как по-другому сказать. Благословение , только так и получается выразить. Ты вот-вот подойдёшь к человеческому пределу и сможешь увидеть реального врага. Враг, который остаётся невидим, – это опаснее всего: кажется, что его нет, и всё хорошо, но побеждённые становятся телесно изменены. Враг, прикрытый мыслью о его несуществовании, – это самый опасный враг, тот, что растворился в нападении, превратился в мысли людей, это враг, которого можно победить только из человеческой головы, и скоро ты туда попадёшь.