Юна - ВЫСМАТРИВАТЕЛЬ file

Заросшие кожей лица, глаза у них были обращены не так как у людей, а в обратную сторону, и если им хотелось посмотреть на что-то, отдельное от них самих, они прорезывали глаза в случайном месте своего тела, и смотрели оттуда – во все глаза, иногда пять пар, иногда шесть получалось, чтобы было удобней смотреть, так смотреть, вынимая из человека самую суть, и он не мог её больше находить, метался, но сути не было в нём, только голая теплотворность, диагностическое давление сосудов. Злыдни высматривали человека до болезни, до кризиса, и в камеру пыток он приходил уже сам – чем-то заволакивало голову. Чья это была охота? Страх.

Злыдни были смертельно завистливы. Им казалось, что все должны выйти на середину, мостить эту середину, а если кто-нибудь отщеплялся, если кто-то добивался своего, они выписывали ему особую бандероль: ходили на злыдненскую почту и высылали победителю злость, отправляли рок и составные эпитеты тоски, высылали горе и ядовитую пыль, разрывающую поры.

Они теснились в густоте своей ненависти, но только недолго теснились: вскоре они вышли и взяли у людей уравнительные права. Они залезли в язык всеми этими словами – сначала отдельными, потом начали ампутировать окончания, потом целые предложения лишали жизненно важных частей, добрались до текстов, влезли в информационные структуры и размозжили всё, как будто человек только и создан был для того, чтобы видеть эти размазанные мозги. Отхаркивая утреннюю мокроту, заглатывали новую порцию хрипоты, ударная волна смелости, вытаскивающая внутренних рыб, и рыбы не могли дышать, люди не могли дышать, они разевали рот, и мозг вытекал по губам, и сон как обезболивающее, но злыдни говорили: а кто теперь болен? Никто теперь не болен, все здоровы и все спасены.

Они сливались в компании – люди, которые не умели ничего делать и люди, которые не умели ничего делать, но они кокетничали так, конечно, они умели, они умели быть злыми и быть весомыми – они умели. У них были свои исполнительные органы, они генерировали законы, они называли себя «говнодумцы», рассказывая, что это старинное слово, и можно было выжрать сотенку непритязательных душ, но для толпы было недостаточно. И тогда они придумали цвет во множественном числе, и это был нонсенс – цвет во множественном числе. И тогда они придумали чёрных.

Они понапихали туда призраков, которые были совершенно безвредны, они кинули туда всех этих людей, и сказали, что вот оно – зло: смотрите, они несут букеты топоров, выгуливают летучих мышей, это зло-зло ! И люди смотрели и кивали да, это зло , и вкладывали туда свою ненависть, и копили гигантское раздражение. А злыдни стояли и ржали в уголке, закусывали детскими бочкáми и думали: как же они хорошо обманули, как же они хорошо обманули…

*******

Воздух был полон кричащей пыли, пыль, пропитанная звуком, бьющая прямо в уши, уличная бешеная пыль и носитель её – асфальт, чтобы не оставлять следов, и пыль, чтобы следы оставлять. По улице ходили люди, врытые шагами в асфальт, – ходили, окружённые заборами дней, зажатые в кулачок общества, по вечерам собирались в специальных местах и сидели там, аккуратно притворившись более хорошими, более красивыми и умными.

Гюн шёл к человеческому пределу, и надо было поспешить – не в том смысле, что бы ускорить шаги, но чтобы не растерять направление. Он чувствовал, как словно летит в обратную сторону глубины: все эти люди, увиденные метафоры людей, переваренные в единождый смысл, недогнившие, руками-ногами цепляющие мысли, и память из кусков, как страшная фреска в подвале мироздания. Он видел всех этих людей, и как они не знали, чем им понимать мир. Гюн двигался, и там сидел человек, как в образе нищего сидел, и он выпрашивал: подайте мне надежду , подайте . Высматриватель подошёл и сказал:

– Вы просите подать вам надежду, но что вы будете делать с ней?

– Я буду надеяться.

– Вы будете обнадёжены, и это совершенно разные вещи – надеяться и быть обнадёженным. Я не подам вам надежду, но всё-таки подам: бедность восприятия – вот настоящая беда, восприятие на грани нищеты, и никто не пошлёт гуманитарную помощь, а оно износило уже последнюю толику вкуса. Бедный ли вы в этом смысле? Подумайте.

Так он сказал и ушёл, оставив беднягу с этими мыслями, он ушёл, но нищий не собирался уходить (из внимания), нищий был повсюду, как множество нищих, нищебродия, и вот уже следующий из них, также прислонившийся к земле, но перед ним не вопрос, а перед ним шапка, головной убор – то, куда убирается голова, такой убор, и выемка в нём, повёрнутая вверх, подразумевает отсутствующую голову, и, видимо, он просит ума, говорит: подайте что-нибудь в голову положить , но он имеет в виду положить через рот (такое заблуждение у людей).