Юна - ВЫСМАТРИВАТЕЛЬ file

– И не давать им увидеть ваше живое, – Тозэ обратился к Дариусу. – Это то, что их манит, – живое в человеке. Отсюда и бочкú.

– Пожалуйста, попробуйте объяснить.

– Каждый организм состоит из живого и мёртвого. Мёртвое – это автоматизмы. Живых с головы до пят людей почти не осталось, но есть люди с чем-то живым внутри.

– Получается, что злыдни – это лакмусовые скопления, которые порождены обществом для выявления проблем в самом себе?

– Да, они помогают определять наиболее живых, в этом их вклад, поэтому злыдни не могут исчезнуть.

– Нам стоит избегать их, уворачиваться.

– Придумать маскировку…

– Дариус, ты мог бы иногда подменять себя на ибогу, это запутает злыдней, – предложил Тозэ, и белые педанты посчитали эту идею хорошей.

Они продолжали обсуждать до самой темноты, и когда Дариус уходил оттуда, он уходил на невесомых ногах, и если открыть рот, то там улыбка как город, вырезанные из зубов дома, и не надо класть лампочку в рот, чтобы светиться изнутри. Он возвращался домой, садился на стул в углу своей комнаты, закрывал глаза, и там были лошади, пейзажи. Так он вспоминал лошадиные дни, так они возвращались к нему. Лошади чувствовали человека – жизнь, жизнь гнала их. У некоторых людей тоже были наездники, как внешний бог, что-то побуждало их скакать, и Дариус знал эту направляющую жизненность, он прислонялся кожей к самому миру, и девушка сидела у него на коленях – любовь, жившая в миллиардах лет смущения. Девушка жалась к мужчине, вмысливаясь в него из раза в раз, и он раскидывал себя, крошился как хлебом для Великого Голубя, который улетел раньше, чем его создали. И они сидели там, насквозь живые, настолько живые, как только можно было оставаться живым, находясь на безопасном расстоянии от реальности.

*******

Город отбил полдень, и полдень теперь болел, время года сменилось, и начиналась весна, дождь умирал у всех на глазах, испарялся исподволь (дождь-дождь), раскованно интерпретировать хотелось не всем, но мир был метафорой от действий людей, они шли, и их хождение превращалось в государство и время: пока они шли, эпоха существовала.

Не сказать, что эта улица сильно отличалась от других: такие же переходы, суета, люди, идущие вертикально, и среди них совершенно похожий на всех остальных – палочка-человек, собирательный образ, один из тех, кто сочиняет маршруты, чтобы зависеть от них. Сначала он шёл головой, потом ногами, а дальше он весь соединился и шёл, но что-то ухватило его за глаза, и он остановился, чтобы смотреть на чёрное изображение, представленное на рекламном щите. Там было лицо, но не простое лицо, а сакральное торжество, удивительный лик, он смотрел на него и будто становился сильней. Тотемного цвета чёрно-кожаное описание, мимика… И он стоял там с поднятой головой, в которой музыка-марш, и грандиозность, и руки твердели в мышцах. Какая-то мощь, самомнение, храбрость – когда он чувствовал себя таким? Простоять здесь целую жизнь, наслаждаясь открывшейся значимостью, или взять картинку с собой – заснять и доставать во время уныний, какая хорошая мысль – так он порешил и медленно начал отводить этот взгляд, но словно примагничено было, и всё никак не удавалось отвести. Заныли глазные нервы, замлело туловище, а человек всё смотрел и смотрел, и можно было руку положить на глаза, но и рука не поднялась. Теперь он начал бояться, и надо было поскорей уходить.

Сконцентрировался и мотнул головой по примеру чихающего – взгляд кое-как отодрал и стал медленно отходить от щита, стараясь переключиться на окружающее, пятился задом, кривился лбом и вскоре добрёл до метро, спустился в переход и бежал по ступеням, как заново смотрящий, но тут оно снова появилось – чёрное лицо, висело на ближайшей стене, и тогда человек вынужден был признать, что противостоять этому невозможно.

Вынул из кармана кусок и бросил руку повыше – это был знак для уличных объяснителей, которыми был наводнён этот маршрут. Они всегда готовы были помочь и хорошо, что сигнальная табличка оказалась при нём. Вскоре один из них подошёл, и прохожий сказал: я не могу оторваться от лица, помогите, какой-нибудь скальпель для взгляда , но объяснитель не стал через скальпель, а по старинке начал объяснять:

– Итак, это лицо… Это лицо одного из героев, он был революционер, и очень известный портрет… Вы видите чёрный? Всё дело заключается в нём: чёрный создаёт психологический образ, который всем запоминается, это особый цвет, это символический чёрный; люди выращены по одной схеме, но эта схема рушится тут, сознание искажается тут, потому что использована специальная краска, её называют «символьной». Она производит символы, которые бьются в планетах слов, как неизученная жизнь… Простите, я немного увяз. Всё, что написано ей, становится знаком, и это новая разработка, если хотите, – каменные чернила памятников. Иногда они могут покрасить целые города, и бывает сложно оторваться, но это огромные деньги, это огромное влияние… Вот, кажется, и всё, что касается данного вопроса.