Они были буйными интровертами, сильные неполированные интенты с лицами, переполненными естественностью. Они любили погоду, разную, они складывали её в банки для бабочек и ходили показывать людям не бабочек, но традиции; ходили объяснять, что такое традиции, показывая погоду в банке.
Странные были то ли творческие, то ли просто более развиты. Они не признавали режимы, они фантазировали, но при этом имели такой вот особенный, ни на что не похожий точный стратегический взгляд, они придумывали и тут же воплощали, они были сильными настолько, что меняли неверные представления о вещах – санитары психики – и не ленились каждый раз заново расставлять сбитые денежными знаками приоритеты.
Они увидели главную болезнь, увидели и лечили эту болезнь, брали пример покрепче и тянули из человека эту заразу – корысть, тянули изо всех сил, и эти нити по всему городу были протянуты иногда, потому что не все быстро вылечивались, и из этих открытых человеческих ран сочились густые самооправдания.
Они сначала думали, что это такие жуки в людях – корыстовые жуки, но потом поняли, что вовсе там не жуки, а обычные вирусы, потому что если бы это были жуки, то внутри людей происходило бы жужжание, и тогда можно было сразу понять, когда человек корыстный, – по тому, что у него что-то жужжало внутри. А так ведь жужжания не было, и значит, это были не жуки, а вирус. Впрочем, больных и по звукам тоже можно было выявить, потому что у них иногда щёки лопались, и раздавались такие хлопки – вот по этим хлопкам и можно было распознать.
Они не только любили закладывать погоду, лечить и не мешкать, но ещё им очень нравилось находить. Они находили выходы, решения, находили многое интересным, и эти находки они клали не в банки, но вешали их на стены вместо картин, и многие люди, когда видели на стене находку, могли заново её перенайти – так появились первые находные места.
В таких местах, помимо прочего, ещё искали мостик, по которому человек мог бы пройти в его путешествии от цифр к красоте, и это всегда бывало очень долгое путешествие, потому что люди не понимали, зачем им ходить, они умели бегать в колесах, вращаться в кругах, а вот ходить совсем разучились, поэтому сначала им надо было напомнить, в чём преимущество хождения, а потом уже отправлять в путешествие по такому мосту.
Странные не только много ходили, но и ездили, не на ком-то, как принято, но по городам, они ездили по городам и устанавливали там шатры с большими фонарями из специальной бумаги – как новая форма книг. Фонари крутились и показывали картинки с человеческими ценностями, и эти картинки совсем не просто были нарисованы, и не было на них никаких вещей, но были образы и смысловые отображения людей. Эти фонари – они как тумбы смотрелись, и там сюжеты были – мало того что непрерывные, но ещё и по кругу шли, как и положено всему идти. И те, кто сидел около этих тумб, они участвовали в некоторых историях, и это было больше, чем кино, но возвращение человека к своим моральным истокам, где люди становились как фонари и могли сами давать свет.
Здесь была магия, конечно, без магии не обошлось. Здесь выстраивались контуры новой парадигмы, здесь религия рождалась – это была сказочность, совпадения, чудо хороших поступков. Здесь всё ходило, что умело ходить, и ничего не бежало, даже кадры – они тоже ходили. И зрители могли настроиться и смотреть, какие изменения могут производить, на что они умеют повлиять как один человек, и один человек – это тот, кто может изменить многое, – такое на тумбах шло.
Странные были оригиналами людей. Раньше их брали домой и использовали в философском ключе, чтобы они интерпретировали сны и искали новые значения старых вещей, которые можно было использовать повторно. И в этом не было никакой беды: странные прятались за этими ярлыками и тихо занимались своими делами, приходя к описанию «странные » , и этот образ защищал их. В свободные от вещевых работ дни они гремели музыкой поступков, утраивали парады жизни, редактировали семьи, в которых члены семьи вселяют друг в друга ор, как демонов, и ребёнок, оборванный в самом начале своего будущего, бывал спасён ими.
Вскоре люди начали присматриваться, говорили, мол, вот какой странный, и нет в нём таких автоматизмов, какой-нибудь больной, они придумали обозначение «нелепость», загнали туда странных, и зависть их больше не пила. Но странным пришлось уходить от этих слов, когда города стали каменеть людьми, они переехали в закрытые поселения. В каузомерном они сразу же определили свою миссию – занялись изобретением поступков. Они придумывали новые виды поведения, брали стереотипные реакции, просматривали их с различных сторон и предлагали неожиданные пути. Так получилось вытащить из тупика многие ситуации, вот если человек решил с кем-то расстаться, и у него только два вида поведения – расстаться или продолжать терять, то они придумывали какой-то третий, боковой, который он бы сам не заметил, например, сделать небольшой страх на крыше и приходи посмотреть (экспозиция страха, вызванного панихидой прощания), и так далее…
Читать дальше