Юна - ВЫСМАТРИВАТЕЛЬ file

– Если вы не против, я внесу небольшие дополнения, – сказал Тозэ, когда представление было окончено и странные расселись по местам. – Вот мы говорим меньшинство: странные, хорошие, хахаши, столько меньшинств в каузомерном, и зачем ему столько меньшинств? Это как метафора на весь мир, в котором все группируются, собираются в какие-то кучки, идентифицируясь по видам удовольствия, и нынче каждое меньшинство считает себя всем человечеством – такое есть в городах, но здесь немного иначе. Мы говорим, что странные – это социальное меньшинство, но это такая образность, ведь странные – это всегда меньшинство из одного человека. Вот то, что я хотел сказать, а теперь мы вернёмся к обсуждаемой теме. Дариус, пожалуйста.

Коричневая кофта мялась в стороне – человек. Такой неустойчивый, казалось, его сбивала сама жизненность, светящаяся изнутри, и надо было её удалить – временно, надо было удалить, и он говорил даль, даль, говорил даль, и ему никто не хотел возражать. Помялся весь, кротовые норы заплелись, но всё-таки он выступил из убежища рук, отправил себя, и внутренняя пуговица горела, прожигала – так он не умел говорить.

– Небольшое введение… Я бы хотел уточнить… вот мы думаем «обволакиватель » , а это ведь можно ко всему применить, сказать, что человек – обволакиватель, к примеру, потому что он источает себя, разносит по окружающему, захватывает предметы, земли, дома. Эти тени собственности накрывают не только предметы, но и людей – как человек описан через блага, так он описан через события, связи и то, как далеко побывали его глаза. В отсутствии модного статуса он становится унижен: так, раньше был страх, а теперь – унижение… И если статуса нет, он бьётся головой, говорит: выдайте мне право на статус, я хочу поменять, зачем мне право на себя, пожалуйста, поменяйте, и тут уж я развернусь... Так он говорит, и как ему объяснить, что он велик, как им объяснить, что они великие, и эта игра в соответствие – только заманивание... Никакими вещами людей не объяснить, нет таких вещей… Я ходил и говорил им: вы великие , вы великие, но они не узнавали себя в этом определении, и тогда я решил объяснить, как они привыкли… действовать предметно, чтобы они могли понимать.

Там было какое-то ателье, и я зашёл туда и заказал им партию пальто – ментальных пальто с духовной пуговицей, я подумал, что если у каждого будет такая вот пуговица… К сожалению, у них не обнаружилось выкроек, так что пальто пошить не удалось. И я продолжил наблюдать за людьми, как они живут, чем они живут, но я почти не заставал их наедине: они играли в театрах памяти, они ходили туда, чтобы терять право на самих себя. И я видел, как люди закованы в общественное мнение, не могут выбраться. Раньше человеком владела группа, потом – он сам, но некоторые не хотят владеть собой, они отдают себя обществу, корпорациям, они говорят: заберите нас, это проще всего, возьмите, не стесняйтесь.

Так я следил за ними вечерами, а в течение дня исполнял своё предназначение – выдумывал новые виды поведения для людей и скоро до меня дошло, а именно – я понял… Это было очень особое ощущение, как это называется... Свет, но такой, как озарение, ответ: всё в мире знает своё предназначение . А что, если каждый человек выберет для себя какой-то конкретный путь, утвердит его и будет двигаться только по этому пути – такая у меня была мысль. Но как это реализовать? Вот потому я и пришёл… мы пришли, чтобы вместе поговорить, учесть какие-то детали и знать об опасностях. В первую очередь это злыдни, Тозэ мне рассказал, и потом я немного последил за ними, и вот что могу сказать: злыдни нынче активны, почти не таятся и прямо так кусают за бочкú – неприкрытое детство, и все эти малыши, воспитанные чужими людьми, схваченные за душу, растут с отгрызанными бочкáми, растут обратно в детей, чтобы как-то зажило… И потом эти люди без целей, которых болтает по чужим ошибкам… Злыдни желают большинства – реальности злыдней… Но, может быть, она уже явлена нам?..

Так он завершил этот монолог, и тихое негодование на самого себя – всё ещё не удавалось говорить, речь царапала голову, перемешивая давление и суету, и смыслы нечёткие выходили, сухой дрожащий язык стоило бы водой развести, и эта глиняная корка во рту – он стоял весь пораненный .

– Вряд ли мы должны обороняться, – откликнулся один из педантов. – Думаю, до этого не дошло.

– А я считаю, стоит укрепить оборону, – выступил другой.