sendtoreader.com - Интеллигенция в тумане

Одну из самых ярких, на мой взгляд, иллюстраций того, что нам присуща не только овнешненность, коллективность, но и чувство частного, пусть и на свой манер, дает история старообрядчества, прекрасно накладывающаяся на описание культурного эпилептоида, данное Ксенией Касьяновой. В ее книге приводится отрывок из известной "Исповеди" В.И. Кельсиева, который в 60-х годах XIX в. в Лондоне познакомился со старообрядцами и был изумлен тем, что "народ думал, и думал о высших вопросах, могущих занимать ум человеческий, - о правде и неправде, о Христе и об Антихристе, о вечности, о душе, о спасении... русский человек сам, один-одинехонек, на свой салтык и свою ответственность правды ищет...". Важна, впрочем, и поправка: "Если выводы его ложны, даже нелепы и дики подчас - вина не его: он додумывался, до чего мог, толковал и понимал, как умел...".

Однако довольно философии, гасим свет.

1955. "Частная жизнь в 1955 году едва зарождалась. Шок войны еще не прошел, человек инстинктивно отождествлял себя со страной".

1956. ХХ съезд. Бурки. "Это были такие сапоги из белого войлока. Края голенища прострочены через кожаную ленту, головки и пятка кожаные. Шикарная обувь". Что интересно, они были на всех: на маме, папе, Хрущеве. Здесь, на уровне обуви, было идиллическое равенство. Но уже выше, на уровне платья, равенства не наблюдалось. В это время моя бабушка, часовенная старообрядка по рождению, шила на продажу платья и пальто: носить было нечего.

1957. Двухэтажная Пермь центра, окруженная бараками. "На наполовину деревянном Комсомольском проспекте открылся новый кинотеатр - "Октябрь".

50-е я вспоминаю как полную архаику: наивность, неиспорченность, племенное единство маленьких сопляков, стриженых под челку и ненадолго отпущенных "гулять". Поздно вечером, почти ночью, родители выкрикивали в сгущающуюся августовскую мглу наши имена - долго, переходя на угрозы; выдергивали нас из парного воздуха детства и вели, нет, тащили домой. Туда отчаянно не хотелось. Nostalgie.

Одно общее с Володей воспоминание: сдача железа "разбитному, коротко стриженому парню в рубашке "расписухе", он объезжал дворы на зеленом фургоне, увешанном глиняными свистульками и воздушными шариками с волнующей надписью "Май". Только вместо парня я помню дедка, а вместо фургона - телегу, влекомую настоящей, живой лошадью.

В книге три вклейки фотографий. Поражает совершенная ненарочитость лиц на фотографиях, сделанных в 50-е. Не выражений на лицах, а именно лиц. Лица нельзя еще было отделить от их выражений. На первой, групповой, фотографии (все фотографии того времени, не исключая одиночных, - групповые) все мужики как мужики - в шапках и лишь один в шляпе. Комментарий Владимира Киршина:"Все люди как люди, а он шляпу надел. Ему померещилась оттепель. Вот именно ему - одинокому, зажатому толпой и слегка растерянному - и хочется посвятить эту книгу".

1960. Мальчики в лифчиках. "Все дети в чулках. Мальчики и девочки пристегивали чулки резинками к лифчику, и никто не считал лифчик принадлежностью пола". Чулки вечно оттягивались на коленках, сейчас это выглядит трогательно.

60-е были определенно поживее - не только в Москве, в Перми тоже. После полета Гагарина народ вышел на улицы. Апрель 61-го - "точка сборки" послевоенной эпохи. Народ и партия в первый и последний раз в эти десятилетия были едины. Это было эхо победной радости 45-го. Но уже в 62-м Власть спокойно расстреливала людей в Новочеркасске и давила их танками.

Живости 60-м придал Никита Сергеевич. Нетипичный был генсек, одновременно и пугавший, и веселивший. Сейчас все это идет отдельными статьями. "Хлеба не было. Была кукуруза в початках, маринованная в банках (14 коп.). Хозяйки пекли кукурузные лепешки, кляня Лысого с его коммунизмом, скупали последнюю вермишель и размачивали ее на оладьи".

Я помню, как бабушка подняла меня в 3.30. и повела к хлебному. Мы заняли очередь и, досыпая на ногах, покачивались, полуопираясь на соседей. Человеческая роща под голодным ветром 63-го. Когда Никиту сняли, все радовались. Тогда же я нашел спрятанную среди дедовых медалей бумажку со стишками, которые почему-то запомнил на всю жизнь: "Товарищ, верь, взойдет она, // На водку старая цена // И на продукты будет скидка // Ушел на пенсию Никитка".

Свой вклад в общий оживляж внес твист ("1965. Твист! Танцуют все!"). Люди осмелели. Стали играть в личность. Пошли новые фильмы про интеллигентов и их сложную внутреннюю жизнь. Сейчас это выглядит несколько манерно. Но тем не менее. Железный занавес не стал шелковым, но в нем объявились ма-а-аленькие дверцы, через которые к нам попадали фильмы. Нам стало открываться иное , которое притягивало к себе просто потому что было иным . "Любили "Анжелику", ох, как мы ее любили... В "Комсомольце" шла, третьим экраном, за билетами - убийство". А "Фантомас"? Вокруг Дворца Свердлова очередь обвивалась по меньшей мере дважды, так и норовя задушить в своих кольцах советскую культуру.