sendtoreader.com - Интеллигенция в тумане

А с конца 60-х пошла гитара, вытеснившая дворовый и лесной футбол, в который мы играли до опупения. Появившиеся отечественные магнитофоны воспроизвели нам "Beatles", "Rolling Stones", "Doors". На рубеже 60-70-х наше поколение как раз входило в пору осмысленности. Это было время магической, неангажированной и беспощадной музыки, горевшей в нас, как свеча на ветру, а иногда - как мировой пожар. До поколения пепси было еще жить да жить, у музыки еще был message и жизнь еще говорила со смертью, сидя с ней за одним столом и не отворачивая глаз (Джим Моррисон, Джимми Хендрикс, Джаннет Джоплин). Мы, плохо все это понимая и зная, интуитивно клеились к магнитофонной ленте, к Открывающемуся нам - и те, кто могли меняться, менялись.

70-е. Конец "новой исторической общности - советского народа". Она умерла еще в стадии теоретического зачатия. Очередные проблемы с пактом Рюрика-Гостомысла. Расцвет социальной интроверсии. Внутренняя эмиграция и начало внешней. Мы удаляемся от Власти, а она от нас. Нейтральная полоса разрастается до размеров, угрожающих разорвать молчаливый альянс верхов и низов. "А на нейтральной полосе цветы - необычайной красоты", - поет Высоцкий, "последний национальный герой" (В. Киршин).

1978. "Всем было "по фиг". "Сосед дядя Гриша, ветеран Великой Отечественной, каждый вечер напивался перед телевизором и матюками комментировал программу "Время", при этом он смачно харкал на экран. Время ветерану не нравилось и одноименная программа тоже. Там все врали и лизали зад Брежневу, дарили ему звезды Героя, как барышне брошки - ко дню рождения".

Пили. Вообще и конкретно. Что до "конкретно", то - "водку "Русскую", 4-12, "Боровинку" (не помню почем). "Шампанское" было разных сортов - от "брют" до "сладкого", все - 4-67. Новинка: водки "Сибирская" и "Пшеничная"... "Старка" еще была....". Разумеется, это далеко не все. Но огласить весь список невозможно. Это наш самый длинный, в сущности, нескончаемый список. Читайте Венечку Ерофеева.

В 70-х началась атомизация низов, взаимное отчуждение. Наш коллективизм перестал быть фольклорно-органичным, сохранив при этом свои стадно-механические свойства. Мы впервые узнали, что мы одиноки. Интеллигенция увлекалась экзистенциализмом. Солидарность держалась только при 40 водочных градусах, ниже она распадалась. Кризис переживали не только верхи. Социальная ткань ветшала, а частная жизнь крепла. Она была явно ненормальной, от нее несло перегаром и хаосом.

Первая половина 80-х напоминает мне затишье перед, в то время как 70-е - это апатия напополам с агонией на фоне всеобщего застолья. Есть такая наука - синергетика. Она учит, что абсолютного хаоса нет. В хаосе всегда прячется порядок, хаос - самоорганизующаяся система. Если это так, то в первой половине 80-х наша фрустрированная прежде частная жизнь оживает, постепенно вытесняя т. н. общественную жизнь, от которой остался только хрупкий остов, и творит новые, "диссипативные" структуры. А с середины 80-х это было уже не остановить. Эпилептоид выходил из спокойной фазы, но выходил медленно, а выйдя, странным образом обошелся без большой крови. Неужели мы учимся на ошибках? Тьфу три раза.

1987. "Пермь - открытый город". Его открыли молча, в отличие от памятника Татищеву, просто "в ежегодном списке закрытых городов не оказалось Перми". В 88-м на улицах Перми появились иностранцы и, поудивлявшись немного, все приняли это как должное. Ни одной статьи, в которой хоть как-то был бы осмыслен этот факт, сопоставимый по важности разве что с основанием города, так и не появилось. Это по-нашему, полный обломов: "Это у них, там, в Москве, сразу вскипела "гласность", а у нас в Перми все было тихо. У нас всегда тихо..."

Впрочем, происходило "извержение энергии андерграунда". У нас была приличная и разнополярная тусовка, преимущественно литературная и музыкальная. В 1990-м, незадолго до смерти, в Пермь приезжал Цой с "Кино". На привокзальной площади играли пермские группы. Помню "Танцы на траве" с Игорем Трахтингерцем (он давно в Германии).

Вот так, с разгону мы влетели в 90-е. Вырвавшись из бутылки, джин частной жизни уже не отделял ее от общественной. История 90-х заключена между двумя Порядками: тем, что рухнул, и тем, который складывается сейчас на наших глазах. Владимир Киршин видит 90-е несколько иначе, чем ваш покорный слуга: "Частная жизнь на пороге нового века дошла до крайности, до края, до полного разрыва с обществом, до личных баррикад, до землянок бомжей в городском лесопарке. Никому ни до кого нет дела: броня и баксы". Под броней разумеются бронированные "комки", с 1997 года постепенно сменившиеся стеклянными павильонами.