Алёна Половнева - Чернила

- Чего это? – ее филейная часть уже торчала из-за дверцы холодильника.

- Потому что ты не хочешь!

Вася соскочил с кровати и запутался в собственной одежде. Времени, в течение которого Вася разбирался со своим туалетом, хватило Анфисе, чтобы запихать в рот целую куриную ногу.

- Прекрати это делать, слышишь? – велел Вася.

- Что делать? – притворно удивилась Анфиса, оббежав барную стойку и остановившись напротив брата, - я ем!

- Ты не ешь, - негодовал он, - ты обжираешься! Причем мне назло!

- Я ем, когда расстроена, - засмеялась она.

- Ты не можешь быть расстроена, ты – бесчувственный хлам!

Он кинулся вправо, но проворная Анфиса, обогнув стойку слева, ухватила из холодильника бургер, и, хохоча, забралась на кровать.

- Это даже не вкусно, - скривился Заваркин, подойдя к ней, - дай хоть разогрею…

Анфиса отрицательно помотала головой, откусила от чизбургера огромный кусок и принялась прыгать на кровати.

- Дура! – резюмировал Вася, - опять же блевать потом пойдешь…

- Пойду. Что мне еще остается? - пообещала его сестра, откусывая еще один здоровенный кусок, - а еще я пойду на день рождения к губернатору. И ты тоже.

- Еще чего! – буркнул Вася.

Анфиса спрыгнула с кровати и вложила ему в руку пустую обертку, после чего завернула в банный закуток и, склонившись над унитазом, сунула два пальца в рот.

- Не смей этого делать! – Вася выдернул руку у нее изо рта, но было поздно. Содержимое желудка, которое еще даже не успело потерять своей первоначальной формы, упало в воду.

- Зачем ты это делаешь? – спросил он и сгреб ее в охапку. Анфиса и не думала вырываться.

- Хочу хоть что-то контролировать в моей жизни.

В ее глазах он увидел то, что не видел уже много-много лет. Ненависть. С таким же лицом она однажды кинула спичку в связанных и облитых бензином обидчиков. Вася растерялся и отпустил ее. Она обогнула его и угнездилась на барном стуле, подперев мрачное лицо кулаком.

- Брось, Асенька, - ласково сказал он, обнимая ее сзади. Ее спина была неестественно напряжена. – Что ты будешь без меня делать?

- Заведу кошку, - мрачно откликнулась она, - буду носить красное и не буду фотографироваться. Никогда.

Заваркин поцеловал ее в основание черепа, и короткий ежик волос на ее затылке приятно пощекотал ему ноздри. Он не сможет жить, не вдыхая ее аромат: сладкий запах ванили и яблок, приглушенный никотином и сглаженный свежим ветром. Если он не сможет больше поцеловать ее холодную белую ладонь, когда она сервирует его воскресный завтрак, или коснуться ее татуированной правой лопатки, поправляя ей подушку во сне, зачем тогда ему жить?

И зачем тогда жить ей?

Глава четвертая

Зульфия пробиралась по неосвещенной улице и отчаянно трусила. Она только что не решилась сесть в такси, заподозрив в нем подставу: ей почудилось, что водитель – специально посланный за ней человек, который завезет ее в лес, убьет и закопает – как и пообещал ей господин Барашкин, вице-губернатор, ответственный за информационную политику в регионе.

Зульфия получила фотографии от Заваркиных тем же вечером. Те, что сделала Ася, были скучными и пошлыми, как жизнь обычного непривилегированного населения Дубного: на них был завален горизонт, запечатлена отекшая Оленька с сальными волосами и какие-то печальные бабульки с пустыми баклажками.

Фотографии, что отщелкал Василий, были шедевром: красивые нарядные смеющиеся люди, фланирующие с бокалами вокруг огромного бассейна, в котором резвятся их дети. Вася, работавший в своей уникальной мрачноватой манере, поймал очень живописные моменты: на полного мужчину упал солнечный луч, отчего его лицо выглядело как масляный блин, одна эффектная женщина скривилась в адрес другой, пришедшей в похожем платье, и еще множество других моментов и моментиков. К тому же, после обработки день рождения губернатора стал выглядеть гротескно: как бал вампиров, которые празднуют какую-нибудь Великую Полночь, насосавшись человеческой крови. Даже блики заходящего солнца, играющие в их бокалах, разжились своим подтекстом: светило осуждающе выхватывало из сгущающихся сумерек тех, кто питается чужими жизненными соками.

Пройдя через Васин объектив, как сквозь кривое зеркало, даже прелестное русоволосое и большеглазое создание – Соня, губернаторская дщерь, десяти лет от роду – стала выглядеть маленьким избалованным вампиренком. Вася поймал ее жизнерадостную улыбку в нужном ракурсе, превратив в хищный и издевательский оскал. И даже бассейн, в котором она плавала на надувном крокодиле, плескался оскорбительно. Губернатор Кравченко, к сожалению, в кадр не попал, но это было и не нужно: его жилище, его семья и друзья были весьма узнаваемы.