Unknown - РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

Повернувшись к потолку, он принялся закрашивать пресловутые пальцы, мстительно бормоча:

- Прости, моя дорогуша Мария, сисек тебе здесь не положено, а уж пальчики к тебе скоро вернутся. Вернутся, никуда не денутся!

- А почему вернутся? – не утерпел Томас.

- Штукатурка сухая, вот почему! – буркнул художник, злясь, что приходится объяснять очевидные, на его взгляд, вещи, - Если рисовать поверх фрески, когда штукатурка высохла, год-два и этот слой краски осыплется, как струпы с кожи потаскушки. Через пару годков олухи-доминиканцы вдоволь налюбуются пальчиками девы, и поделом: нечего лезть в то, в чём ни черта не смыслишь!

Он перешёл на родной итальянский и послал гневную тираду в адрес двух помастерьев, растирающих что-то в здоровенной ступе.

- Два остолопа. Послал же Бог помощничков! – пожаловался Томасу.

- Ты рисуешь на влажной штукатурке? – попытался уяснить Томас.

- Пришёл взять урок рисования? Бесплатных уроков я не даю. Ты кто такой, вообще?

- Моя фамилия д’Эвек. – соврал Томас.

Называть настоящее имя в Авиньоне, битком набитом священниками, монахами, кардиналами и епископами, Томасу было бы глупо, учитывая его непростые отношения с церковью. В Авиньон Хуктона привели уверения неприветливой старушенции, с которой он беседовал в Матаме. Карга божилась, что сюда укатил таинственный отец Калад. Томас успел опросить дюжину попов, и ни один из них слыхом не слыхивал ни о каком «Каладе». Слава Богу, и в томасе никто пока не признал еретика, отлучённого от церкви. Да и кто бы подумал, что человек, на которого охотятся цепные псы папы, наберётся наглости расхаживать по авиньонскому дворцу-крепости этого самого папы? Церковь переживала не лучшие дни, и в Риме тоже сидел папа, но власть имел здешний, авиньонский, и Томас не переставал дивиться богатствам, собранным здесь.

- По говору, - выпятил губы в раздумье художник, - рискну предположить, что ты нормандец… А то и англичанин.

- Нормандец. – подтвердил Томас с готовностью.

- Что же занесло нормандца так далеко от дома?

- Желание повидать папу.

- Это понятно. А здесь ты что делаешь? В Салль-дез-Эрсе?

В Салль-дез-Эрсе, комнате рядом с приёмной папы, некогда стоял механизм подъёма опускной решётки ворот. Шкивы и лебёдки давно убрали, и комнате суждено было превратиться в очередную часовню. Томас помялся-помялся, да и ответил честно:

- Искал, где отлить.

Художник фыркнул и махнул кисточкой в угол:

- Тогда тебе туда. Там под святым Иосифом крысиная нора. Ты очень меня обяжешь, если утопишь парочку хвостатых поганцев. А что ты от папы хочешь? Отпущение грехов? Лестницу в рай? Кастрата в хор?

- Просто благословения.

- Мало просишь, нормандец. Проси много, получишь мало, а то и вовсе шиш с маслом. Нынешнего папу и взятками не расшевелишь. – художник спустился с подмостков, окинул взглядом работу и, морщась, подошёл к уставленному плошками с краской столу, - Удачно, что ты не англичанин. Папа их терпеть не может.

Томас запахнул штаны:

- А он не может?

- Нет. Спросишь, откуда я знаю? А я здесь знаю всё. Я пишу себе, и на меня никто не обращает внимания. Мы с Господом – товарищи по несчастью в некотором роде. Они знают, что мы оба где-то над ними, но при этом почему-то полагают, что мы ни черта не слышим. А мы слышим всё, что они говорят. Я, по крайней мере, Джакомо. Джакомо – это меня так зовут. Не в этой конуре, конечно, что тут слушать! – он презрительно плюнул на пол Салль-дез-Эрсе, - Выписывал я как-то ангелу некоторые еретические, по местным меркам, подробности в Зале Конклава, а они полоскали языками, полоскали и полоскали. Без умолку, как пичуги в клетке, ей-богу!

- И папа сказал, что ненавидит англичан?

- Хочешь знать? Плати!

Томас почесал затылок и ласково осведомился:

- Хочешь, грязью ляпну на потолок?

Джакомо от души захохотал:

- Не хочу. Нормандец. Папа надеется, что французы прижучат англичан. Три французских кардинала сутки напролёт настропаляют его против островитян, только он и без них старается. Он вразумляет Бургундию принять сторону Франции, рассылает письма в Тулузу, Прованс, Дофин, даже в Гасконь, напоминает, что их христианский долг – поддержать Францию. Сам-то он кто? Француз. Он желает поднять родину с колен, хотя бы ради церковной десятины, которую она сможет выплачивать полностью и в срок. Англичан здесь не празднуют. – Джакомо лукаво покосился на Томаса, - Удачно, что ты не англичанин, правда?

- Правда. – ухмыльнулся тот.