Неизв. - i_166602c1f3223913

Кадет Биглер стоял у окна и все время глупо ухмылялся; капитан Сагнер

что то пробормотал и вышел из комнаты; кое кто из офицеров склонил

усталую голову на стол и спал, испуская свистящие звуки. Дуб, в лоск

пьяный, еле ворочая языком, лепетал:

– Все для нашего императора! Все для своего детища!… Самое высшее на

свете, это – благо государства!… Да здравствует армия!… Все – для своего

детища!…

Под низким потолком галицийской школы, перед офицерами австрийской армии

произносились слова из манифеста дряхлого императора, казавшиеся в

высшей степени благородными и гуманными. Но ни один из офицеров не в

состоянии был подумать, не говоря уже о том, чтобы понять, что этот

возвышенный лозунг должен был на практике иметь такие же последствия, как забота крестьянки о своих поросятах, когда она поит их молоком. Ведь

это же делается для того, чтобы поскорее их заколоть, чтобы мясо их было

нежнее и сочнее, чтобы увеличился их живой вес и чтобы, наконец, под

ножом мясника окупились ее «заботы»… Дуб, в пьяном бреду, крикнул еще: – Идея, идея и еще раз идея!… Если бы не было Австро Венгрии, ее надо

было бы создать… Да здравствует покойный Палацкий! И с этими словами он

свалился на пол.

Капитан Сагнер вернулся обратно, Вслед за ним в комнату вихрем влетел

разъяренный Юрайда, встал во фронт и отдал честь, несмотря на то, что

был без головного убора. – Дозвольте доложить, господин капитан, он ее

всю съел! – не своим голосом завопил Юрайда. – Ей богу, я не виноват, господин капитан. Я выставил ее остудить, а он ее съел. Такая чудная

была колбаса! И весила по крайней мере два кило. Эх, кабы знал, что ей

такая судьба…

– Послушайте, кашевар, говорите толком: что случилось, и с чего это вы

лезете сюда? Разве сейчас время являться с докладами? Чорт побери, вы уж

изволите приходить к господам офицерам, словно в ресторан! – напустился

капитан Сагнер на перепуганного Юрайду.

– Дозвольте доложить, господин капитан, – снова начал Юрайда. – Вы

приказали мне приготовить брауншвейгскую колбасу, и я так и сделал.

Потом я поставил ее, чтобы остудить, в погреб: под нее доску, на нее

доску, а сверху два больших камня, чтобы хорошенько спрессовалась, потому что так полагается. А денщик Балоун то меня и увидал, когда я

выносил ее, забрался в погреб и сожрал всю колбасу, даже не дожидаясь, чтобы она остыла… Дозвольте доложить, господин капитан, что вы этой

колбасы больше не можете получить, потому что ее съел денщик господина

поручика Лукаша, Вот и все. А я ей богу не виноват!

Капитан, знавший уже со слов Лукаша о болезненной прожорливости Балоуна, с трудом удерживаясь от смеха, растолкал спавшего поручика.

– Эй, послушай, Лукаш, возьмись ка ты за это дело! Твой Балоун слопал

нашу брауншвейгскую колбасу. Помнишь, как ты мечтал полакомиться ею, с

уксусом, с лучком? Так вот, прими мое искреннее соболезнование твоему

горю – ее нет и не будет!

Заспанный поручик Лукаш, ругаясь, прицепил саблю и спустился за Юрайдой

по лестнице. Внизу, на дворе, сидел на поленнице дров Балоун, а перед

ним с трубкой во рту стоял Швейк.

– Вот видишь, свинья, – выговаривал Балоуну Швейк, – до чего довела тебя

твоя слепая страсть! Ты даже готов сожрать колбасу господ офицеров! Если

бы ты еще объел твоего барина, господина поручика, так я не удивился бы, потому что это хороший парень! А теперь… Несчастный! Ведь тебя, дурака, теперь расстреляют, как бог свят! Иисус Мария, а что, если колбаса то

была не проварена и в ней была трихина? Ведь у тебя же теперь заведутся

глисты в желудке, бедняга!

– Цыц, балаболка! – прикрикнул поручик на Швейка. – Молчать! Сгною вас в

карцере, если еще что нибудь скажете!… А ты, Балоун, стервец, куда девал

колбасу? Встать, когда с тобой говорю!

Швейк вынул трубку изо рта.

– Так что, дозвольте доложить, господин поручик, что Балоун даже и

встать то не может, – сказал он. – Он совсем скис. Ведь надо, же

подумать: колбаса весила больше двух кило. Знаете, в Нуслях тоже был

один домовладелец, так тому приходилось после обеда придвигать к столу

кровать, потому что он всегда так наедался, что не мог сам добраться до

нее… У людей, господин поручик, дозвольте доложить, разные бывают слабые

стороны. Вот, например, в Инонице жила одна портниха, которая…

– Замолчите, Швейк, или я вас проткну на месте, – проскрежетал поручик.