User - Роман Равдин

идет по лезвию бритвы: направо -- живое, налево -- неживое царство

природы...

-- Если бы я оказался случайным слушателем вашей лекции, я решил бы,

что здесь сидят философы, а не бионики,-- съязвил Альберт. -- Только,

простите, не понимаю, зачем напускать столько тумана на совершенно ясное

дело. Чтобы оправдаться перед судом своей совести?

-- Зачем тогда вы работаете с нами? Или живые мозги можно брать у

мертвецов? -- крикнул Пол, и чувствовалось, что в возбуждение он входил с

явным облегчением, ибо лучше сердиться, нежели пребывать в растерянности...

-- Согласен. Но вы уверены, что завтра кому-то не потребуется ваш мозг,

Пол? Сегодня охотятся за инженером-эргономиком, а завтра решат, что выгоднее

иметь дело с нашими управляемыми мозгами, чем с нами, критически мыслящими

личностями...

-- Перестаньте, Альберт, -- устало сказал Притт. Ему стало нехорошо.

Видно, сказывалось напряжение последних дней, неудача на биотроне, а тут еще

и эти разговоры. Макс испуганно подал ему стакан холодной содовой. Все

приумолкли, заметив меловую бледность на лице своего руководителя и то, как

дрожит стакан в его руке.

Отпив несколько глотков, он медленно опустил стакан на поднос,

задумчиво покрутил его в пальцах, глубоко вздохнул и сказал:

-- Зачем нам ссориться? Мы -- люди науки. Разве не вольны мы бросить

немедленно это дело, если считаем его противным своей совести?.. Альберт в

чем-то прав. И я, пожалуй, понимаю его. Он молод, и моральная ноша ему

кажется тяжелее всех. Вот он и стонет... Да, согласен, нашими трудами могут

по-своему воспользоваться боссы. Только не надо так пугаться. Вспомните,

разве не всегда так было? Величайшие открытия человеческого ума пытались в

первую очередь использовать против человека. Но всегда разум побеждал. И я

верю: разум снова возобладает над корыстью...

Мало-помалу с лица его сходила бледность, речь оживлялась тем

вдохновением, какое присуще любому подвижнику науки. Притт относился к таким

людям, у которых отними любимое дело -- и завтра человека не станет. Говорил

он спокойно, но за этим спокойствием угадывалась страстность борца,

отстаивающего свое кровное. Оттого, может, и появилась в его речи некоторая

высокопарность -- сестра пафоса.

-- Мы стоим на пороге великого открытия. Оно указывает путь к

бессмертию человека, дает ему еще одно огромное преимущество в извечной

борьбе с природой, в познании бесконечной материи...

Этому вдохновению и Альберт внимал послушно. Искренность пафоса

большого ученого, возвышенность его мечты заворожили молодого бунтаря не

меньше, чем его коллег.

-- Так разве мы не можем пойти на известные жертвы? Какая же наука --

без жертв? -- продолжал Притт, простирая к слушателям свои мягкие,

удлиненные ладони с тонкими нервными пальцами. -- И то, что мы вынуждены

выполнять прямой, конкретный заказ наших хозяев -- в этом вижу я нашу

моральную жертву в пользу науки. А как же иначе мы сможем работать,

развивать и доводить до конца свой эксперимент? Кто даст нам средства и,

наконец, защиту от посягательств на наш при- оритет?..

Он обвел взглядом своих коллег, ища у них подтверждения своим доводам.

Но, заметив, как встрепенулся Альберт, поспешил опередить его:

-- Да, мы лишили жизни этого человека. Значит ли, что мы -- убийцы?

Нет. Мы лишь привели в исполнение приговор суда, вынесенный убийце. Конечно,

не наше это дело -- исполнять судебные приговоры. Тут Альберт прав. В этом

смысле мы -- палачи. Может ли ученый быть палачом? Нет, нет и нет!.. Я

принимаю этот позор. Прошу и вас, коллеги, принять его также. О, если бы я

знал другой путь!..

У Пола вырвался вздох облегчения, так что Макс даже покосился на него с

удивлением. Пола интересовала конечная цель скорее с материальной стороны.

Поэтому всякое там морализирование могло только, по его мнению, отвлечь их

коллектив от успешного завершения работы. Пол согласен был "принять этот

позор" -- и дело с концом.

-- Другого пути, наверное, нет, -- сказал он.-- А если мы будем

чересчур щепетильны, то не сможем прославить Соединенные Штаты. Ради величия

моей страны я беру этот грех на свою душу.

Голос стопроцентного американца удержал Альберта от высказывания. "Наш

позор состоит не только в том, что мы оказались в роли палачей. А в том, что

из человека мы делаем чудовищную машину, направленную против людей", --