Роберт Пински - Жизнь Давида

«Если ты пойдешь со мною, то будешь мне в тягость; но если возвратишься в город и скажешь Авессалому: "царь, я раб твой; доселе я был рабом отца твоего, а теперь я — твой раб": то ты расстроишь для меня совет Ахитофела. Вот там с тобою Садок и Авиафар священники, и всякое слово, какое услышишь из дома царя, пересказывай Садоку и Авиафару священникам. Там с ними и два сына их, Ахимаас, сын Садока, и Ионафан, сын Авиафара; чрез них посылайте ко мне всякое известие, какое услышите. И пришел Хусий, друг Давида, в город; Авессалом же вступал тогда в Иерусалим» (II Цар. 15, 33–37).

В этой путанице личных имен рождаются заговоры и контрзаговоры, а Давид дирижирует происходящим.

Здесь в повествовании опять появляются потомки Саула, принимающие участие в интригах, достойных пера Шекспира. Спустившись с горы и продолжив свой путь в пустыню, свергнутый царь Давид встречается с Сивой, слугой сына Саула — Мемфивосфея, который еще ребенком охромел в день последней битвы на горе Гелвуйской. Сива идет «с парою навьюченных ослов, и на них двести хлебов, сто связок изюму, сто связок смокв и мех с вином» (II Цар. 16, 1). Сива объясняет Давиду: «Ослы для дома царского, для езды, а хлеб и плоды для пищи отрокам, а вино для питья ослабевшим в пустыне» (II Цар. 16, 2). Испытанный мятежник и повстанец, Сива предпочел Давида Авессалому. О своем хозяине, хромом сыне Саула, который простирался на земле у ног Давида и ел вместе с царскими сыновьями со стола Давида, слуга Сива сообщает следующее:

«И сказал царь: где сын господина твоего? И отвечал Сива царю: вот, он остался в Иерусалиме и говорит: теперь-то дом Израилев возвратит мне царство отца моего» (II Цар. 16, 3).

Давид, вступая в очередной виток отношений с Саулом и его детьми, обещает Сиве, что с этого момента и впредь все, чем владеет Мемфивосфей, будет принадлежать ему. Затем на пути Давида из Иерусалима в пустыню появляется еще один уцелевший из числа домочадцев Саула — Семей, сын Геры, который улюлюкает и брызжет слюной. Эта сцена напоминает эпизод из фильмов Куросавы или второстепенное происшествие из поэм Гомера. Она призвана продемонстрировать унижение Давида и его терпение. Царский отряд идет по дороге, а Семей глумится над Давидом со склона холма, высящегося у дороги:

«Когда дошел царь Давид до Бахурима, вот вышел оттуда человек из рода дома Саулова, по имени Семей, сын Геры; он шел и злословил, и бросал камнями на Давида и на всех рабов царя Давида; все же люди и все храбрые были по правую и по левую сторону [царя]. Так говорил Семей, злословя его: уходи, уходи, убийца и беззаконник! Господь обратил на тебя всю кровь дома Саулова, вместо которого ты воцарился, и предал Господь царство в руки Авессалома, сына твоего; и вот, ты в беде, ибо ты — кровопийца» (II Цар. 16, 5–8).

Оскорбления царя и его «храбрых людей», летящие в них камни, безумные проклятия, фиглярский беспорядок самой сцены — все это драматизирует и отражает куда более серьезное нарушение порядка, когда сын свергает отца. Семей рискует жизнью, чтобы уязвить Давида и его свиту, — он действительно рискует жизнью. Брат Иоава Авесса, спасший Давида в бою от великана Иесвия, — еще одно напоминание Давиду, что колесо поколений продолжает вращаться, — выступает вперед:

«И сказал Авесса, сын Саруин, царю: зачем злословит этот мертвый пес господина моего царя? пойду я, и сниму с него голову. И сказал царь: что мне и вам, сыны Саруины? пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать: зачем ты так делаешь? И сказал Давид Авессе и всем слугам своим: вот, если мой сын, который вышел из чресл моих, ищет души моей, тем больше сын Вениамитянина; оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему; может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие» (II Цар. 16, 9-12).

В извилистой логике повествования, имитирующей саму жизнь, эта сдержанность своего рода гарантия, что Давид восторжествует над мятежниками. Может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью затеперешнее его злословие. И так и произойдет. Опытный политик Давид знает, что зрелище непристойных оскорблений, которым он подвергся, вызовет к нему своеобразную людскую симпатию. Он добровольно платит свою цену Господу, вынося освистывание и побиение камнями, чтобы достичь цели.

Поднявшись выше импульсивного порыва Авессы убить комически слабого, полубезумного Семея, Давид подтверждает свое превосходство. Присущий ему инстинкт поэта и героя, должно быть, подсказывает ему стратегию поведения — и нам становится ясно, что, упав на самое дно под градом насмешек Семея, Давид рано или поздно вновь вознесется. Сам он, очевидно, тоже знает это, и его горе загадочным образом делится между печальными испытаниями, которым подверг его Авессалом, и теми печальными испытаниями, которыми он сам должен будет подвергнуть Авессалома.