Роберт Пински - Жизнь Давида

Старое племенное соперничество и незакрытые счеты помогают заговорщикам так же, как в свое время Давиду иностранное происхождение и затруднительное положение филистимлян. Например, никто не забыл, что Давид отдал гаваонитянам семерых сыновей и внуков Саула, чтобы их повесили во искупление кровавой вины родителя. Как и почти во всем, что связано с Давидом, в мятеже Авессалома есть и другие отзвуки истории Саула. Когда Авессалом хочет сместить отца и провозгласить себя царем, он едет в Хеврон, который был столицей Давида, когда тот управлял только Иудеей, без Израиля. Восставший сын приказывает своим сторонникам кричать по сигналу трубы: «Авессалом воцарился в Хевроне» (II Цар. 15, 10). Этот эпизод напоминает действия Давида, когда он одолел Саула, а сам Давид оказывается в роли Саула.

И вот разразился мятеж, подпитываемый историческими противоречиями между сложившимися группировками и взаимными подозрениями. Когда вести из Хеврона приходят к Давиду в Иерусалим, он возвращается к тактике своей молодости и вместе со своими приверженцами бежит в провинцию — Давид выводит свои силы из города Давида, оставив десять наложниц присматривать за домом. Таким образом, бывший некогда изгнанником Авессалом может теперь насладиться зрелищем отца, которого он изгнал из Иерусалима. Описание исхода верных последователей Давида, которые сопровождают царя, бегущего из города, показывает, сколько его сторонников происходило не из сынов Израиля:

«И вышел царь и весь народ пешие, и остановились у Беф-Мерхата. И все слуги его шли по сторонам его, и все Хелефеи, и все Фелефеи, и все Гефяне до шестисот человек, пришедшие вместе с ним из Гефа, шли впереди царя. И сказал царь Еффею Гефянину: зачем и ты идешь с нами? Возвратись и оставайся с тем царем [имеется в виду Авессалом. —Р.П.]; ибо ты — чужеземец, и пришел сюда из своего места; вчера ты пришел, а сегодня я заставлю тебя идти с нами? Я иду, куда случится; возвратись и возврати братьев своих с собою; милость и истину [с тобою]!» (II Цар. 15, 17–20)

С Давидом идут филистимляне и другие иноземцы; «гефянин» происходит из филистимского города Гефа, как и Голиаф. Диалог Давида с Еффеем — модель для тысяч приключенческих романов, где товарищи предпочитают сражаться вместе, причем их верность друг другу преодолевает разницу в происхождении. На предложение Давида о почетном выходе из игры Еффей отвечает в героических или придворных традициях (вспоминается благородная прабабка Давида Руфь, клявшаяся в верности еврейке Ноемини, хотя та освободила ее от всяких обязательств; точно так же Давид освобождает Еффея):

«И отвечал Еффей царю, и сказал: жив Господь, и да живет господин мой царь: где бы ни был господин мой царь, в жизни ли, в смерти ли, там будет и раб твой. И сказал Давид Еффею: итак иди и ходи со мною. И пошел Еффей Гефянин, и все люди его, и все дети, бывшие с ним. И плакала вся земля громким голосом. И весь народ переходил, и царь перешел поток Кедрон; и пошел весь народ по дороге к пустыне» (II Цар. 15, 21–23).

В этом разговоре Еффей вновь подтверждает, что видит в Давиде некое качество, благодаря которому он следует за царем, — и Авессалом обречен, потому что в нем этого качества нет. Когда Авессалом стремится подражать молодому Давиду и провозглашает себя царем в Хевроне, Давид действует без колебаний и сомнений.

Священники тоже было последовали за Давидом в пустыню, взяв ковчег Завета, но Давид велел им вернуть ковчег в Иерусалим — по причинам частично благородным, а частично практическим: ведь благочестивая покорность Божьему суду предоставит ему ценную шпионскую сеть в Иерусалиме. Он говорит:

«Возврати ковчег Божий в город. Если я обрету милость пред очами Господа, то Он возвратит меня и даст мне видеть Его и жилище Его. А если Он скажет так: „нет Моего благоволения к тебе”, то вот я; пусть творит со мною, что Ему благоугодно. И сказал царь Садоку священнику: видишь ли, — возвратись в город с миром, и Ахимаас, сын твой, и Ионафан, сын Авиафара, оба сына ваши с вами; видите ли, я помедлю на равнине в пустыне, доколе не придет известие от вас ко мне. И возвратили Садок и Авиафар ковчег Божий в Иерусалим, и остались там» (II Цар. 15, 25–29).

Давид плачет, покидая Иерусалим и взбираясь на Масличную гору; его гонит сын Авессалом, по которому тосковало сердце царя и которого ему необходимо было увидеть вновь, несмотря на то что Авессалом убил его первенца и своего брата Амнона, — более того, даже несмотря на то, что Авессалом способен убить всех своих братьев. В этом тяжком горе Давид покрывает голову, и то же самое делают все его спутники. Тот, кто не знает Давида, мог бы истолковать покрытую голову и плач как признак того, что царь потерял самообладание. Даже Авессалом мог бы так подумать, глядя на стенающую закутанную с головой фигуру, которая взбирается на Масличную гору. На вершине царя встретил Хусий Архитянин, и «одежда на нем была разодрана, и прах на голове его» (II Цар. 15, 32). Давид плачет и закрывает голову, но быстроты реакции он не утратил. Уже сделавший священников Садока и Авиафара шпионами, царь вербует еще одного агента — двойного; он говорит Хусию Архитянину: