Франсуа Брюн - Христос и карма. Возможен ли компромисс?

Но, раз можно достичь совершенства, не достигнув при этом святости, то, по логике, можно ведь и наоборот: достичь святости, не достигнув при этом совершенства.

И еще мне очень много дало чтение трудов отца Луи Бейрнаерта, вдохновившего меня на этот путь. Я процитирую здесь лишь несколько ключевых мыслей:

«Может ли освящение настолько зависеть от случайных факторов, от наличия благоприятной психики или от достигнутой ступени эволюции? Иногда, чтобы создать судьбу, нужно совсем немного!.. Не будем путать освящение и достижение морального совершенства. Для человека, от природы способного стать добродетельным, не легче умереть для себя самого и положиться на Бога, чем для несчастного с испорченным характером или одержимого. Перед угрозой смерти во грехе, обращенной к самой сердцевине сердца, все люди находятся, строго говоря, в одинаковых условиях».

Разница тут в том, объясняет он далее, что для любого вида такой «безблагодатной психики» святость никогда не равняется совершенству. Вот почему люди никогда не смогут определить свою собственную святость. Она обнаружится лишь в вечности. «Это безымянные святые». И, вспомнив о святых, канонизированных и признанных Церковью, он добавляет: «Это для нас, здесь, они отличаются… Перед Богом они одинаковы» [293].

О, я лично знаю случай, полностью соответствующий такому описанию. Это один мой друг. Мы с ним вместе учились и делили студенческую скамью: он сразу сел рядом со мной, с чего и началась наша дружба. Учился он отлично, особенно хорошо ему давалась философия. Через несколько лет жизнь нас разлучила. Я поступил в семинарию при Католическом институте в Париже и стал изучать богословие, но продолжал время от времени с ним общаться. Именно тогда у него и начались проблемы с поведением. В его семье к тому времени уже с лихвой хватало самых разных проблем. Его мать стала одной из первых пациенток, кому прописали ларгактиль: он должен был заменить устаревшее лечение электрошоком. Моего друга, обычно очень мягкого и деликатного, стали одолевать приступы бесконтрольной ярости. Вскоре ему пришлось поселиться с бабушкой, она одна еще могла его выносить. Но иногда и бабушка в испуге звонила мне и просила приехать и помочь. Однажды мне пришлось вызвать бригаду и отправить его в психиатрическую клинику, да еще и сообщить об этом его родителям.

Потом мне пришлось уехать из Парижа. Мне стало труднее следить за его жизнью. Я очень хорошо помню нашу последнюю встречу. Это было в кафе, я теперь всегда узнаю это кафе, этот столик. Там он мне объяснил, что ему поставили диагноз и что его болезнь неизлечима. Он знал, что его разум, который сейчас в полном порядке, через несколько лет тоже будет затронут болезнью. Борясь, он мог лишь отодвинуть неизбежное слабоумие, но избежать этого было невозможно. Он хотел выяснить у меня, не будет ли позволительно, в такой ситуации, наложить на себя руки.

Вот тогда-то я не просто понял, а до конца осознал то, что так прекрасно выразил отец Бейрнаерт. Когда каких-то качеств уже не хватает, то верность воле Бога «выразится только в постоянной борьбе с постоянными поражениями. Не удается при этом не освящение по существу, а его проникновение в психику, его эмпирическое проявление в добродетелях, по крайней мере, в добродетелях в их расцвете» [294].

Святость предполагает, что мы сделали все возможное с тем, что у нас есть. И тут лишь Бог нам судья. В пределе своем даже преступник может быть святым, хотя с точки зрения добродетели он может быть грешником. Все те, кому довелось испытать на себе опыт временной смерти и выхода за пределы жизни, повторяли то же, чему нас все время учит Евангелие: мы не вправе никого судить.

Если некоторые так цепляются за мысль о возможности после смерти снова вернуться на землю, чтобы стать святыми, то это отчасти еще и потому, что они так и не поняли разницу между святостью и совершенством. Конечно, понятно, что большинству из нас одной жизни точно не хватит на то, чтобы стать совершенными. Но это не совсем то, чего ждет от нас Бог. Бог ждет, что мы так устремимся к совершенству, что в самом этом стремлении станем святыми.

Конечно, в этом вопросе сходятся все психологи: чтобы суметь полюбить другого, нужно сначала научиться любить самого себя; учиться познавать самого себя, а затем принимать себя такими, какие мы есть. Так что бороться нужно не с этим. Я слишком хорошо знаю, как извращенный моральный идеал может привести человека к нездоровому и разрушительному чувству вины. Мы все дети Божии, сотворенные по любви. И раз Бог нас любит, то верность Его воле предполагает и то, что и мы сами тоже должны себя любить. Майстер Экхарт так развивает эту мысль: