– Это женщина из секретариата, – проговорила Кати, – ты ее уже видела.
– Но она показалась мне такой недалекой, – отозвалась Софья. «Что она может нам преподать, – думала она одновременно, – действительно, только рисование…»
– Тебе нужно к этому привыкнуть, – терпеливо объясняла Кати, – они все кажутся нам обыкновенными поначалу или, пока не откроют рот, но на самом деле они не такие.
– Если я смотрю на Эль Шару, я сразу чувствую, что она необыкновенная, —возразила Софья, – если не знать, кто она есть, я бы сказала, что она великая актриса…
– А ты знаешь, кто она есть? – спросила Кати с улыбкой.
– Я не знаю, но я чувствую, – проговорила Софья, мысленно удивляясь своим словам. Ей казалось, что она открывает рот, а говорит за нее кто-то другой, – она великий светлый маг.
– Да, она – великий светлый Маг, – проговорила Кати, зачарованно глядя на Софью, – а у тебя – великое яснознание.
– Спасибо за диагноз, – засмеялась Софья.
Они простились у ворот, договорившись встретиться на том же месте утром, в девять часов, перед «рисованием». На дворе была осень, день без дождя, и потому Софья отправилась домой пешком, через парк.
Селина преподавала «рисование» – так называла она свой предмет, и он представлял собой вводный курс для начинающих, которые еще не сталкивались ни с элементами священной геометрии, ни с символами, ни с нумерологией, ни с цвето- и арттерапией. Это была в какой-то степени смесь всего того, чем уже давно интересовалась она сама, и по мере того, как она преподавала, углублялись ее знания, и это происходило зачастую от того, что ей «подсовывали» учеников, которые задавали «неудобные» вопросы.
Поначалу Селина пугалась таких учеников и старалась держаться от них подальше, но поняла постепенно, что именно то, что она называла «судьбой», посылало ей эти вопросы, через учеников, и на самом деле это были не ученики, и не вопросы, а этапы – этапы ее становления, ступени мастерства.
Когда она, наконец, поняла это, она внутренне расслабилась, и ей не нужно было больше изображать учителя и мастера, она была такой же ученицей жизни, как и ее ученики, но она шла впереди них. И, если она чего-то не знала, она спокойно говорила «не знаю», и в большинстве учеников находила понимание.
Кроме того, Селина понимала, что ответы на вопросы обязательно придут или ей, или человеку, задавшему вопрос. И она часто думала, что это благо, когда не дается ответ в самом начале: иногда человек должен был созреть для ответа, дозревание было процессом становления, а в конце процесса происходила метеморфоза: вопрос, словно, медаль, оборачивался другой стороной, и это было не что иное, как ответ.
Вот это было благословением её жизни и ежедневным удовольствием – ходить на «работу» и каждый день все больше погружаться в темы жизни.
Селина вошла в класс и первым делом спросила:
– Вы пришли на рисование? – ага, значит, и я правильно пришла!
Некоторые ученики не обратили на нее внимания и не оторвались от своих занятий, подумав, что она одна из них. Селина оставалась стоять у учительского стола некоторое время, потом присела на край стола и спросила:
– Я надеюсь, вы принесли с собой карандаши или фломастеры? – И когда в классе начало воцаряться молчание, добавила, – ну, хорошо, сегодня сойдет и ручка, но впредь…
Ученики разглядывали ее, медленно понимая, что она их преподавательница по «рисованию».
– Приносите с собой бумагу, карандаши или фломастеры, или краски, – повторила Селина.
В классе наступила полная тишина, но ее прервал голос:
– Для чего нам нужно рисование?!
Это был, скорее, не вопрос, а возглас, и он говорил: нам не нужно рисование! Селина это мигом почувствовала и улыбнулась – она привыкла к этому вопросу.
– Для расширения сознания, – ответила она и замолчала: фразе нужно было время для того, чтоб закрепиться. Закрепиться в тех, кто срезонировал на нее, у Селины не было иллюзий: фраза не до всех дошла. Иногда слова, словно осенние листья, – их несет ветром и они легковесны и нигде не закрепляются, и тем самым теряют медленно силу, и, в конце концов, умирают, нигде не прибившись.
Селина обвела взглядом класс, стараясь почувствовать, насколько прочно фраза закрепилась, и где возникло сопротивление этой фразе.
– Представьте, – продолжала она через некоторое время, – вы существуете одновременно во множестве измерений. В этом измерении вы осознаете себя, как физическое тело. Каждое утро вы подходите к зеркалу и видите в нем свое физическое тело. Если вы при этом думаете, что вы видите себя, то вы ошибаетесь: вы видите только верхушку, верхушку айсберга. То, что находится под водой, не увидеть обычным зрением, но увидеть вообще можно.
Читать дальше