Леонид Панасенко: Частный случай из жизни атлантов

— Выпей чаю, приятель. — Жюль отложил картон и уголь, вытер пальцы о мешковину, которой была прикрыта глина. — Эта старая перечница, мадам Боннэ, не топит в мастерской с понедельника, а ты все же раздет.

Марсель Делабар охотно опустил руки и сошел с деревянного помоста, на котором стоял, изображая Атланта. Чай был крепким. Хороший чай!

Скульптор разломил в крепких пальцах яблоко, подал Делабару половину. Коричневые семечки просыпались на пол.

— Вкусный чай…

Солнечный луч пощекотал мохнатую грудь Жюля, и он улыбнулся. За окном март, воробьи сходят с ума, Луиза вчера забрызгала чулки, а к сентябрю он закончит работу, и этот красавец кузнец будет подпирать балкон новой ратуши; кроме того, он, черт возьми, получит денежки, а Луиза, если — ха! ха! — перестанет краснеть при встречах с мадам Боннэ, получит целую коробку новых чулок…

— Послушай, Делабар. — Скульптор отпил из чашки. — Под балконом, рядом с тобой, будет подружка — Кариатида. Ты, наверное, видел в городе… Так вот. Сейчас сюда подъедет одна знатная дама. То ли маркиза, то ли графиня. Мне, конечно, на ее титулы наплевать, но лицо — божественное! А шейка… Если бы ты видел эту шейку, Марсель. Госпожа Натали! Нет-нет, госпожа Шейка! Представляешь, — Жюль захохотал, — сама напросилась позировать, блажь у нее такая. Три-четыре сеанса ваши, говорит, а я и за один готов ей ручки расцеловать. — Он замолчал, покачал в раздумье головой. — Понимаешь, приятель, женщина, даже каменная, должна быть женщиной. Терпеть не могу атлетических Кариатид…

Скульптор посмотрел на натурщика так, будто потерял нить разговора.

— Так что я тебе, в самом деле, хотел сказать? Ах да! Ты уж, приятель, при графине веди себя деликатно. Помалкивай больше. Они любят обхождение. Понимаешь?

— О чем речь, сударь! — согласился Делабар.

У двери звякнул колокольчик. Жюль отставил чашку, ринулся встречать гостью.

«В кузнице сейчас обедают, — меланхолично подумал Делабар. — Если, конечно, хозяин не подбросил что-нибудь спешное… Горн постреливает угольками, тепло. Луи поджарил молодой свинины с луком. А дядюшка Раймон разливает в кружки вино…»

— Как здесь темно! — Женский возглас прервал его приятные мысли. Он машинально схватил сорочку, прикрыл обнаженный торс.

Делабар не сразу увидел госпожу Натали.

Сначала из полутьмы коридора показались белые бархатные туфельки, затем заструилось длинное атласное платье. Оно оказалось настолько узким в талии, что Делабару перехватило дыхание. За краем атласа, как бы минуя плечи, из двух маленьких полусфер вырастал белый стебель шеи. Вырастал и… возносился.

— Это что за дикарь, господин Жюль? — холодно и брезгливо спросила гостья. — Он подносит вам глину? Но почему он голый?

Делабар вздрогнул, как от удара, и мучительно покраснел. Его огромное тело, на котором пел и играл каждый мускул, вдруг стало уменьшаться, сжиматься, съеживаться, будто карнавальный шар, случайно проткнутый шпагой. Он готов был провалиться сквозь землю, или превратиться в муху и улететь, или даже в таракана — юркнуть куда-нибудь, забиться в щелку. Но перед тем еще раз увидеть ее лицо!

— Ах, Делабар! — возмутился скульптор. — Как ты можешь?! Оденься сейчас же!

Делабар попятился в угол мастерской, где стояли глыбы камня и бочки, зацепил и с грохотом опрокинул табурет.

— Тысяча извинений, ваша милость. — Жюль кружил вокруг знатной дамы, не зная, куда ее усадить. — Моя бедная мастерская и… вы! Несчастного Делабара ослепило ваше несравненное лицо. Впрочем, посмотрите сами: каким тусклым и невзрачным кажется благородный мрамор рядом с вами.

— Вы льстец, — прервала его излияния графиня. — И, судя по всему, преуспеваете в этом занятии больше, чем в своей профессии. Разве вы не видите, что я уже позирую?

— Момент, момент, сударыня! — Жюль схватил картон, уголь. — Я уже работаю. Ловлю, ловлю ваши черты, божественная Натали.

Молодая женщина стояла, полуобернувшись к окну. Марселю Делабару она показалась продолжением света, который пробивался через пыльные стекла, чем-то даже еще более чистым; так иногда, когда перестараются подмастерья, возносится к закопченному потолку кузницы голубое пламя, чтобы тут же исчезнуть.

Он одевался медленно и немо, стараясь даже случайным шорохом не спугнуть прекрасное видение. Его сжигали одновременно и стыд, и непонятная радость, будто подсмотрел недозволенное. Нечто похожее Марсель испытал в четырнадцать лет, когда пошел на речку позвать сестру и вдруг сквозь вербовые заросли увидел несколько нагих девушек, которые гонялись друг за дружкой, брызгались в воде и визжали от восторга.