Алькор - Расстановки и жизнь. Часть 1. Любовь над пропастью Берта Хеллингера

Но наше обучение не началось даже и после этого. Берт и Софи воззрились друг на друга, и начали молча улыбаться друг другу той же многозначительной улыбкой, давая время фотографам пощелкать камерами, а зрителям насладиться зрелищем. Порадовавшись друг другом, и порадовав собою окружающих, Хеллингеры, наконец, вспомнили, для чего они пришли, и приступили к занятиям.

Я сидела на задних рядах. Увидеть с задних рядов то, что происходило на сцене, было невозможно. Хотя сцена и возвышалась над залом, но пол в зале наклона не имел, и все кресла стояли на одном уровне. Перед сидящими на задних рядах открывался вид на одни лишь затылки первых рядов. На двух первых рядах, на которых смотреть на сцену никто не мешал, «простые смертные» не сидели. Сидели на этих рядах сотрудники, преподаватели и всяческие «нужные» Хеллингерам люди. На последующих, близких к сцене, рядах сидели те ученики, которые приходили за час до начала семинара специально для того, чтобы занять себе места поближе. На задних рядах сидели те ученики, которые приходили к началу семинара. По бокам сцену окружали еще «крылья» из трех рядов, на которые «простые смертные» допускались, но места на которых нужно было занимать тоже за час.

Хотя над сценой был установлен экран, на котором сцена отражалась превосходно, но содержание того, что отражал этот экран, превосходным назвать было никак нельзя. Этому экрану явно недоставало умного оператора, который бы понимал, что снимает он не мыльную оперу, а учебный фильм. Поскольку такого оператора у Хеллингеров под рукой не оказалось, то экран и демонстрировал, по большей части, не учебные моменты, а лица Хеллингеров крупным планом, слезы на глазах участников, и тому подобную слезливую мелодраму. Ученикам же приходилось смотреть на то, что экран им показывал,– выбора у них не было.

После начала занятий Софи начала периодически уходить со сцены, чтобы сменить наряд и поправить макияж. Когда она возвращалась обратно, Бертом овладевал такой бурный приступ радости, как будто Софи прибыла не из соседнего туалета, а с другого конца света. Берт расплывался перед ней, как кусок масла на сковородке, а Софи гордо вышагивала по сцене, вытягивая свои длинные, как у цапли, ноги, и переступая через лежащих на сцене заместителей. Взойдя на сцену, Софи почти никогда не доходила до своего стула молча. Чаще всего, она с ходу влезала в бертову расстановку, и выворачивала ее шиворот-навыворот. Берт же никогда ее не прерывал и не поправлял. Он взирал на нее с почтительной сосредоточенностью, и с таким восхищением, как будто не в силах был охватить ее неземного совершенства. Восхищение Берта производило на учеников немалый эффект, и отзывалось в зале восторженным шепотом. Сентиментальные ученицы оглядывались вокруг себя, и, поймав чей-нибудь взгляд, умиленно провозглашали: «как сильно Хеллингеры любят друг друга!». Что касается меня, то я не могла найти происходящему никакого разумного объяснения, и только безмолвно на все взирала, не решаясь допустить к себе ни одной критической мысли. К восторгу сентиментальных учениц я не присоединялась, но старалась найти в происходящем хоть какой-нибудь смысл. Берт, слыша восторженный шепот, старался усилить производимое им впечатление еще больше. По окончании расстановки, он провозглашал: «я бы не смог сделать этого так, как сделала Софи!» и: «только эта женщина могла так глубоко проникнуть в ситуацию!».

Иногда на Берта снисходило философское настроение, и он произносил что-нибудь эдакое: «сегодня утром я выглянул в окно, и увидел, как с деревьев полетели листья. Я сказал Софи: «посмотри, ветер унес листья», а она ответила: «нет, листья улетели потому, что я на них посмотрела». Софи, в ответ на слова Берта, благосклонно ему улыбалась, и, очевидно, была его словами чрезвычайно довольна.

Берт и Софи делали расстановки по очереди. После каждой своей расстановки Берт разъяснял ее ключевые моменты, и рассказывал о тех положениях своей системы, которые проявилялись в этой расстановке. Но пояснения Берт вел не от своего собственного имени, а от имени «мы с Софи», несмотря на то, что Софи никакого участия в формировании его системы не принимала: все свои открытия Берт сделал давно, и воплотил он их в практику задолго до того, как Софи появилась на его горизонте.

Когда очередь говорить доходила до Софи, то ее начинало «нести» так, как «Остапа понесло». Софи хватала, как будто, первую мысль, пролетавшую в ее неупорядоченной образованием и размышлением голове, и начинала хаотично ее развивать. Создавалось впечатление, что она брала какую-то информацию, взятую из сплетен или из телевизора, прибавляла к ней кучу выдуманных деталей, и выдавала невнятное словесное извержение такого рода, к которому ни одно определение, кроме «словесного поноса», не подходило. – Казалось, она ни разу в своей жизни не дочитала до конца ни одной книги, и не додумала до конца ни одной мысли.