Алькор - Расстановки и жизнь. Часть 1. Любовь над пропастью Берта Хеллингера

В перерывах между занятиями Хеллингеры ходили в кофейном зале, и беседовали со своими приближенными. С простыми участниками Хеллингеры и их переводчики никогда не здоровались и не разговаривали. Они смотрели поверх наших голов так, как будто мы были вообще не люди.

Я заметила, что бразильские участники иногда подходили к Берту с вопросами, и Берт им отвечал. Я попросила одну немецкоговорящую участницу подойти со мною к Берту, но она сказала, что русским подходить к Берту было запрещено категорически. Разрешалось русским общаться с Хеллингерами только через переводчицу Фишер.

Одна «бывалая» ученица объяснила мне, что введение такого правила было жизненно необходимо. Она рассказала, что раньше, когда русским к Берту подходить разрешалось, русские вели себя очень некультурно, лезли к нему фотографироваться, и задавали ему глупые вопросы. Поэтому Фишер и начала ограждать Берта от русских домогательств.

Как-то в перерыве я увидела проходящую мимо меня Фишер, и обратилась к ней: «можно вас спросить?», на что та, не удостоив меня взглядом, грубо ответила «нет», и проследовала мимо, хотя я была без фотоаппарата, а отвечать на вопросы входило в ее обязанности.

Чтобы хоть что-нибудь увидеть на сцене, мне пришлось научиться занимать место поближе. На первые ряды я никогда не попадала, но попасть на третий ряд мне иногда удавалось,– на «крылья», куда «простые смертные» допускались.

«Простым смертным» места на первых рядах доставались тяжело. Для того, чтобы занять такие места, нужно было прийти за час до начала семинар, встать в очередь перед дверью, и целый час под дверью стоять. «Нужные люди», одной из которых была Позеева, за час до начала семинара никогда не приходили, и под дверями конференцзала никогда не стояли. Даже если они опаздывали, или вообще на семинаре не появлялись (а с Позеевой такое случалось постоянно, потому что она вечно носилась по магазинам), то их, все равно, услужливо поджидали пустые кресла с бумажками «reserve», и никто из «простых смертных» такие кресла никогда не занимал. Иногда число «нужных людей» превышало вместимость «спецмест», и тогда «reserve» раскладывался на «крылья», что вызывало сильное огорчение у тех учеников, которые приходили за час до начала.

С задних рядов попасть на сцену можно было только в одном случае: когда Хеллингеры вдруг вспоминали, что участники, сидящие на последних рядах, заплатили за семинар ровно столько же, сколько сидящие на первых, и, в порыве демократизма, вдруг восклицали: «а сейчас мы вызовем кого-нибудь из последних рядов!», и, действительно, один раз вызывали. После этого Хеллингеры забывали о последних рядах надолго.

Берт вел себя с клиентами всегда одинаково: сдержанно, немногословно, и по-деловому. Софья же была вся в эмоциях, которые часто у нее зашкаливали. Она то психопатила, то негодовала, то горела рвением, то ворковала, то «любовно» улыбалась Берту, то фальшиво сострадала клиенту, то верещала, пытаясь высказать все свои мысли одновременно.

Иногда Софья вела себя даже дружелюбно. Когда на сцену вышел немецкий ученик с проблемами сексуального характера, Софья, по своему обыкновению, сразу же принялась дотошно выворачивать его проблемы на всеобщее обозрение. Ученик оказался Софье под стать, и начал увлеченно свои проблемы с нею обсуждать. Одной из его проблем оказался безответный интерес к присутствующей здесь же ученице. Софья, чтобы продемонстрировать свое ясновидение, провозгласила: «никто и не сомневался, что она тебе нравится!». Обсуждаемая ими ученица была русской, и чувствовала себя неловко. Клиент же горделиво улыбался: он нашел в Софье единомышленника. В заключение Софья двинула клиента кулаком в грудь, что, по-видимому, означало дружеское напутствие, и отпустила его на место.

Рядом со мной сидел другой немецкий участник, который был очень молчалив и неразговорчив. Его вызвал на расстановку Берт, когда Софьи, к счастью, на сцене не оказалось. Мужчина рассказал, что его дочь покончила жизнь самоубийством. Берт сделал мужчине расстановку, не потребовав от него никаких объяснений, и не высказав ему ни осуждений, ни упреков, ни поучений. Когда Софья вошла в зал, Берт как раз отпускал мужчину на место. Но Софья не могла не вставить в оконченную (без нее!) расстановку свое решающее слово, и не показать, что она «тоже кое-что понимает». Она нависла со сцены над севшим на свое место мужчиной, ткнула ему в лицо пальцем, и начала что-то ему в лицо орать. Содержание ее воплей стерлось из моей памяти, помню только, что другие участники, такие же новички, как и я, были в шоке. «Бывалые» же участники сидели совершенно спокойно: они и не такое видали.